Побратимы(Партизанская быль)
Шрифт:
Четверо входят в сенцы. Темным-темно. Руки нащупывают дверь. За нею шумят. Туда надо войти. Двое становятся по бокам. Яков берется за ручку двери.
Он медлит, и секунда все круто меняет. Кто-то дергает за локоть. Это Парфенов. Он тянет в угол. Берет руку Якова и сует вниз. Кадка! Вода!
Двое стоят у двери. Теперь она не откроется. Другая пара пьет — жадно, долго, прямо из кадки. Потом, сменясь, пьют остальные. И тоже — жадно, долго. Враги за дверью. В любую минуту они могут выйти. А тут еще и рассвет скоро. Надо успеть удалиться. Но все забыто. Пить! Пить! Пить!
Наконец жажда утолена, и разум берет верх. Яков находит руку
Пьют и в кустах. Затем партизаны наполняют фляги. И опять пьют. Пить уже некуда. Да и не хочется. Но пока вода есть в кадке, оставлять ее никто не собирается. И тут приходит новое решение: кадку ставят на плечи и переносят на место дневки.
…Через сутки, утром четвертого августа, группа Якова Саковича добралась до «ресторана». Кто так назвал овражек с источником близ Иваненковского аэродрома и почему — не знаем. Думается, название пришло на мысль тому, кто вот так же, как четверка Якова Саковича, возвратясь из трудного степного рейда в партизанский лес, отдыхал у этого источника.
Выспались. Потом раздевшись, парни плещутся у источника, смывая пот, соль и пыль, собранную с доброй половины дорог и полей Крыма. Одевшись, опять пьют.
— Хорош вода! — восторгается Сейдали. — Лучше нет! Да? На всем белом свете нет! Скажешь, есть? А?
Все довольны. Смеются.
— А та, в кадке? — весело спрашивает Яков. — Разве та не вкуснее? А вообще, — вдруг становится он серьезным, — была ли та кадка? Было ли все?
…Прошло двадцать лет. И вот — та же лесная поляна, где собирались перед степными рейдами партизаны. Рядом Яков Сакович и Николай Парфенов.
— Помните, Николай Дмитриевич… Как человек мог вынести такое? Теперь не верится…
А ведь было же! [30]
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Верность
«Советскому Союзу, Родине родин, клянусь!»
Когда выйдешь на край северного отрога горы Яман-Таш, видишь далеко. Глубоко-глубоко внизу вьется между скалами неугомонная Бурульча. Дальше, если смотреть на запад, раскинулось зеленое море лесов; это — урочище Бурма. А к северу пошли холмы предгорья. Чем дальше от леса, тем спокойнее рельеф, и там, за чертой феодосийской магистрали, виднеется утопающая в дымке степь.
30
Таких диверсионных, разведывательных и агитационных рейдов, протяженностью в несколько сот километров каждый, партизаны Крыма совершили за два с половиною года более двухсот. Только на железной дороге ими пущено под откос 79 вражеских эшелонов.
Отрог — наш НП, наблюдательный пункт. Отсюда партизаны следят за движением противника на Феодосийском шоссе. В эти дни мы с Миронычем так изболелись сердцами, ожидая минеров, что каждую свободную от дел минуту идем на НП и подолгу глядим в степь, будто и впрямь можем
Тревога за тех, кто в рейде, нарастает. Люди рвутся на поиски. Из отрядов поступают предложения за предложениями.
— Николай Дмитриевич, — предлагает Женя Островская. — Пошлите меня в Ички. Я встречусь с Гришиными родственниками и налажу те самые связи, которые должен был наладить Гриша. А потом уже займемся Симферополем.
Стараюсь успокоить ее, но боюсь, как бы чуткая женская душа не уловила нарочитости. Ведь оснований для уверенности в благополучном возвращении диверсантов у нас очень мало. Напоминаю, что уметь ждать, обладая железной выдержкой, — это тоже нужно партизану, и каждый, вновь ставший в наш строй, должен выработать в себе и это достоинство.
Тревоги тех дней отразились и на страничках моего дневника.
«1 августа 1943 года.
…Сегодня ждем диверсантов с железной дороги Биюк-Онларского [31] района»…
«2 августа 1943 года.
На перевалочную (базу) мне донесли, что с успешным выполнением задачи возвратился Сырьев. Когда я дождусь Гузия и Саковича!»
«3 августа 1943 года.
…День проходит, а Гузия и Саковича нет и сегодня. Неужели на мою голову свалятся еще две такие потери!»
31
Ныне Красногвардейского района.
Шалаши испанцев и словаков стоят рядом с нашими. Обычно там весело. То брызжет россыпью смех, чаще всего по поводу очередной выходки кого-нибудь из словаков, выступающего в роли бравого солдата Швейка, то слышатся певучие голоса парней, хлопочущих на кухне, то звенят мелодичные песни. А в эти дни у побратимов тихо. У словаков три пустующих лежака: нет Штефана Малика и Клемента Медо; вышли все сроки рейда и у Виктора Хренко. Майор Баландин вместе с Кустодио Соллером ломают головы над тем, где недоработала лесная школа диверсантов, из-за чего, по их мнению, и свалилась беда на бартошинцев.
Бригадный комиссар Егоров в эти дни частый гость в шалашах наших побратимов. Вот и сейчас, только закончилось заседание подпольного центра, а он уже в «иностранном квартале». Там — радостная весть: вернулись, наконец, Григорий Гузий, Штефан Малик, Виктор Завьялов и Владимир Морковин. Пришел и Виктор Хренко.
Подхожу к ребятам. И вот уже звучат привычные, но всегда волнующие рапорты вернувшихся.
— Товарищ командир бригады, — с места правофлангового своей группы с нескрываемой гордостью рапортует Гузий. — Группа задание выполнила. Под откос пущен вражеский эшелон. Свернули его там, где нужно, — на мосту. Результат тоже неплохой: более восьмисот гансов убито и ранено. Сведения получены точные, — подчеркивает Григорий. — Их передал мастер по ремонту путей, а перепроверил Штефан Малик. Он среди белого дня прошел в Ички и, размахивая пакетом, стал искать немецкого полковника. Имя полковника, конечно, выдумано. Никто такого не знает. Все бегают, как угорелые. Штефану это и нужно. В суматохе он смешался с солдатами спасательных команд и проник на место катастрофы. Там все и увидел своими глазами.