Поцелуй черной вдовы
Шрифт:
И произнес:
– Девушка с таким даром – сокровище, Кайл. Представляешь, как это важно держать подобное под рукой! Да и как отпустить... – он сделал краткую паузу, – коли ей будет известно о том, что мы заставили ее сделать? И даже если она поспособствует нам добровольно, все равно есть опасность, что девичий язык сболтнет где-то лишнее...
– Вы хотите сказать, что мисс Дюбуа придется... – договорить он не смог. Кайла бросило в жар, потом в холод... Он представил тоненькую фигурку с пышными волосами распростертую на земле с кинжалом в груди. И себя, стоящим над ней... Ведь это его непременно заставят
В тот момент эта искра и запалилась: искра сомнения в оборотнелюбивых и бескорыстных устремлениях Эссекса. А со временем и разгорелась в настоящее пламя...
Но тогда Эссекс над ним посмеялся:
– Да на тебе лица нет, мой друг. Что с тобой? Неужели наша черная вдовушка пленила твое прежде бесстрастное сердце?
– Дело не в этом, – солгал он тогда. – Просто я нахожу неблагородным отплатить за помощь ударом кинжала. Мисс Дюбуа не заслуживает такого!
– Не заслуживает – и славно. Можешь сам посадить ее на корабль, когда королева умрет! Я ведь просто рассматриваю все варианты. Такова моя роль, мальчик мой: просчитывать наперед. Может быть, твоя ядовитая леди вообще не захочет покидать Англию и останется в Лондоне помогать нам наладить новый порядок! Порядок, по которому люди и перевертыши смогут жить в мире и полном согласии. Разве сам ты не этого хочешь?
Кайл хотел, но тогда усомнился, что и Эссекс желает того же. Ясно, как никогда, он увидел его истинную натуру: двуличную, властолюбивую и расчетливую. Жизнь человека ли, перевертыша ничего не значила для него... Все они были ступенями к его собственному величию.
– Хочу.
– Вот и работай над этим, береги наш «алмаз» ценой собственной жизни.
– Так я и делаю, сэр.
Год спустя после этого разговора он решил помочь девушке убежать, но оказал, как выяснилось в итоге, себе же... медвежью услугу. Игра слов позабавила Кайла, и он усмехнулся...
А усмехнувшись, вернулся в реальность. Соланж снова мерила комнату из угла в угол, разве что руки уже не заламывала. Сосредоточенно размышляла о чем-то. Точно такой она была перед отъездом из Страдфорда – строила планы – и потому он с удвоенной силой за ней наблюдал. Боялся, что убежит... И радоваться бы такому повороту событий, но он не мог ее отпустить.
Ни тогда, ни в особенности теперь...
– Значит, станешь ЕМУ помогать? – то ли спросил, то ли констатировал он. – Знай, что с Эссексом просто не будет. Он никого не жалеет на пути к своей цели... И тебя тоже не станет жалеть.
– Все равно, – парировала Соланж. – Я не могу бросить семью. И Уилла...
На имени раздражающего Кайла поэта ее голос дрогнул, и это заставило его стиснуть зубы.
И спросить то, о чем лучше было бы и не спрашивать:
– Ты в него влюблена?
– Что? – Девушка даже остановилась.
– Я говорю, ты испытываешь что-то к поэту?
Соланж нахмурила брови и будто стегнула по нему следующими словами:
– Еще как испытываю: Уильям – мой друг. Я, можно сказать, за него отвечаю: ведь не будь меня рядом, с ним не случилось бы всего этого. – Она окинула комнату взглядом, словно стены впитали в себя присутствие Эссекса и теперь сочились удушающими миазмами. Может быть, потому она и носилась по комнате – сохраняла трезвость рассудка, разгоняя дурман. Кайл же будто утратил ее, а все потому, что сидел, погрузившись в воспоминания...
И
– Значит, друг?
– И очень хороший. Не в пример некоторым! – Соланж причесала его саркастическим взглядом и продолжила нервный бег из угла в угол.
Кайл с улыбкой заметил, что за ней пушистой метелкой полощется рыжий хвост.
Глава 30
Все в Соланж клокотало, как в жерле вулкана... Сил оставаться на месте не было никаких, хотя от усталости то и дело темнело в глазах. И рана в боку горела огнем... Но об этом ли ей было думать, когда случилось такое... такое безумие...
Убить королеву.
И не как-нибудь, а своими руками.
И ради чего?
Ради мнимой идеи о равенстве перевертышей и людей. В такое Соланж и во сне не могла бы поверить, а в реальности и подавно. Особенно в свете рассказанного ей Гриммом...
И все-таки ей придется на это безумие согласиться.
Ради Джеймса и папы. И ради Уилла. Особенно ради него, совершенно к этой истории непричастного! Ведь у него семья, дети. И сбежать, обрекая стольких людей на страдания, она не сумеет...
Проклятая натура.
Еще Кайл со своими подстегивающими нервозность вопросами: влюблена ли она в Уилла Шекспира? Так и спросил – «влюблена»? Что ему вообще взбрело в голову думать о чем-то подобном сейчас? Сейчас, когда стоило бы подумать о чем-нибудь поважнее, например, о предательстве, наказании за мятеж и плахе в Тайберне.
А он настаивал:
– Значит, друг?
– И очень хороший, – огрызнулась она. – Не в пример некоторым!
Знала, конечно, что неправа: Гримм столько сделал для нее в последнее время, что ей в целую жизнь не расплатиться. Но с ним неизменно выходило вот так: дерзко, противоречиво. Словно она заточила себя под постоянное противостояние с ним... И уже не понимала, в чем именно, но привычка осталась.
И это тоже нервировало... и будоражило кровь...
– Тебе идет, – услышала она вдруг. – Очень красиво. Хотя по улицам так ходить не советую!
Она стремительно обернулась, уже готовая кинуть в сердцах, что за глупости он несет, но вдруг ощутила, как что-то мягко хлестнуло ее по ноге. Она замерла – и осознание будто прошибло ее!
Лисий хвост.
У нее лисий хвост и...
Так и есть, лисьи ушки на голове. Все точно так, как у девицы в том кабаке... Некстати припомнилось неприличное действо между Тарой и Ричардом в темном углу. Соланж покраснела. Показалась сама себе неприличной, распущенной девкой, будто этими атрибутами своей лисьей натуры она напрашивалась на что-то... Мужчины, как она теперь знала, обожали частичное обращение.
– Святая Аркадия! – воскликнула она в ужасе и метнулась к окну.
Куда-нибудь, лишь бы подальше от Гримма, наблюдающего за ней...
Но, вцепившись в подоконник когтями, тут же отпрянула прочь: вдруг ее кто-то увидит снаружи.
– Соланж, успокойся! – попытался ее образумить мужчина. – Это всего лишь уши и хвост. Не рога, в самом деле! С чего ты так разволновалась?
Она кинула зло:
– С того, может быть, что это все для меня непривычно и ново?! И вообще... ненормально...