Поцелуй черной вдовы
Шрифт:
– Какое счастье, сэр, вы вернулись! Я молился о вас денно и нощно, и вот Господь ответил на эти молитвы.
– Благодарю, Катберт, ты верный друг и хороший слуга. Будь уверен, тебе за это зачтется на небесах!
– Этой надеждой и живу, сэр. Что прикажете?
– Сейчас мне бы помыться и привести себя в должный вид, а ты после найми кухарку да пару горничных. Я какое-то время поживу в Лондоне, и тебе нужна будет помощь...
– Все сделаю, сэр. В лучшем виде, как вы пожелаете! Это счастье, что вы снова дома. А эти с улицы наконец-то ушли...
Кайл кивнул.
– Об этом не беспокойся. Лучше проветри комнаты
– Вы ожидаете гостей, сэр? – удивился слуга.
– Одного гостя... двух, – исправился он, понимая, что мальчишка-поэт теперь с ними крепко повязан.
– Мужчин или женщин? – выпытывал старый слуга.
Таиться вроде бы не было смысла, но Кайл ответил:
– Мужчин. – А потом, дав понять, что более не желает тратить время на разговоры, направился в библиотеку.
Там и сидел, пока Катберт не нагрел воды для купания и не позвал его мыться. Все вспоминал свою прежнюю жизнь в этом доме, родителей и друзей... Но отчего-то казалось, то был не он вовсе, кто-то другой, и только этот, изменившийся Кайл, есть единственно настоящий. Вот и одежда, богато украшенная золотой вышивкой и жемчужными пуговицами, была чуждой новому Кайлу, как Сайласа Гримму были чужды роскошь и стиль. Однако он все-таки выбрал дублет побогаче, дабы произвести должное впечатление в месте, в которое собирался.
А собирался он ехать в театр на представление.
Правда, со всеми приготовлениями припозднился и прибыл уже при звуке третьей трубы, возвещавшей начало театрального представления, а потому довольствовался не лучшим местом на сцене, как изначально намеревался, а литерной ложей. Актер, произносивший пролог, только-только вышел на сцену, когда Кайл занял свое место и принялся высматривать Соланж и Шекспира...
Играли «Трагедию девушки» Бомонда и Флетчера, и поэта он вскоре увидел в роли слуги на свадебном пире Аминтора с Эвадной, а вот Соланж на сцене не появлялась. Каково же было удивление Кайла, когда «паренек», сновавший внизу среди разношерстной, непритязательной публики, состоящей из матросов, ремесленников и женщин легкого поведения, оказался именно той, кого он высматривал в первую очередь. Соланж ходила там среди них и, казалось, тоже что-то высматривала...
Карманников, понял он. Ее, похоже, приставили к черной работе – на сцену не выпускали... Как же тогда она станет играть в пьесе для королевы?
Он так сосредоточился, наблюдая за ней, что пропустил большую часть происходящего на подмостках, если по существу, оно его совершенно не интересовало, в отличие от поведения зрителей в «яме», развязно переругивающихся друг с другом за колбасами и горячившим их пивом, а потому задиравших то «паренька», то большого детину, появлявшегося подле «него» время от времени.
И будь Кайл в обычной одежде, а не разряженным в дорогой дуплет франтом, спустился бы вниз и преподал особенно рьяным весельчакам урок поувесистей. Им еще повезло, что представление кончилось раньше, чем его порядком потрепанное терпение... И молитва за здравие королевы в конце представления несколько поубавила его пыл, так что, поднявшись на сцену, Кайл смог более-менее изобразить добродушие и мнимое удовольствие от просмотренной пьесы.
– Граф Саутгемптон, какая встреча! Не ожидал. Вас давненько не было в городе, – приветствовал его Пемброк, общеизвестный любитель и покровитель искусства. Кайл
– Был с экспедицией в Кадесе, – ответствовал он. – Воротился на днях.
– В самом деле? – подхватил Рутленд с веселой улыбкой. – А мы грешным делом считали, тебя охмурила какая-нибудь молоденькая вдова и ты, позабыв все на свете, засел в деревне, сочиняя ей вирши и предаваясь пламенной страсти.
Кайл усмехнулся, изображая мечтательный взгляд и молча пожимая плечами, но этим лишь раззадорил бывших приятелей.
– Возможно, он предавался пламенной страсти отнюдь не в деревне и не с молоденькой вдовушкой, – предположил Пемброк, подзадоривая его, – а с горячей, черноволосой еврейкой, податливой, мягкой как воск. Я слышал, в любви еретичкам нет равных! Так ли это? Рассказывай, ну.
В этот момент Кайл заметил Шекспира, наблюдавшего за ним из-за сцены, и, побоявшись упустить его и Соланж, торопливо сказал:
– Все расскажу, обещаю, но не сейчас. Слышал, у Бёрбеджа новый актер, талантливый малый, подающий большие надежды – хочу присмотреться к нему. Не обессудьте, друзья!
– Ты заделался театралом? – удивился один из мужчин. – Покровительствуешь талантам? Похвально. Но о еврейке ты все-таки нам расскажешь...
– Непременно. За пинтой доброго эля в ближайшие дни!
– Ловлю тебя на слове.
– Доброго вечера, господа.
С такими словами Кайл направился к молодому поэту.
В 1596 году Саутгемптон, в самом деле, просил королеву о разрешении участвовать в экспедиции в Кадис, однако ему было в этом отказано.
Глава 34
– Явился – не запылился, – встретил Соланж такими словами Джеймс Бёрбедж. – Не думал, что снова увижу тебя.
– Я приболел, сэр, – девушка повторила придуманную вчера отговорку. – Сегодня мне уже лучше.
Старик окинул ее оценивающим взглядом.
– А выглядишь так, что в гроб краше кладут. Ты случаем не заразный?
– Это просто живот, сэр: съел что-то не то.
– Ладно, – махнул собеседник рукой, – приступай к делу. Госпожа Люси вчера потеряла тебя. Эй, Ричард, хватит цветочки там малевать, начинаем распределять роли! – крикнул он сыну, занимавшемуся росписью декораций.
Но Соланж не спешила уйти.
– Сэр, – обратилась она к импресарио, – могу я просить?
– Денег не дам! Не надейся, – охолонул ее тот строгим тоном.
– Нет, сэр, я не о деньгах, – поспешила заверить Соланж. – Я играть хочу... в пьесе Шекспира, – закончила тише.
Сам Уилл, крутившийся неподалеку, тут же вступил в разговор.
– Сэр, позвольте ему. Пусть Роберт покажется хоть в самой маленькой роли. Вот увидите, он сумеет! Роб талантливый.
Бёрбедж, плотный, коренастый мужчина со вздыбленными бровями, не дольше секунды глядел на них не мигая, а потом будто выстрелил зычным «Нет».
– Я и так сильно рискую, берясь ставить для королевы пьесу какого-то деревенского выскочки, – взгляд на Шекспира, – и рисковать еще больше, выпуская на сцену актеришку-недоучку, – теперь гневный взгляд прошелся и по Соланж, – я тем более не намерен. Всё, по местам! – закричал Бёрбедж актерам, столпившимся у внутренней сцены. – Хранитель книг, рукопись! Да поживее!