Поцелуй Мрака

Спини Кэтти

– Хорошие новеллы, – изрек он и выпрямился.

– Неужели вам нравятся? – рискнула она завязать разговор.

– В моей библиотеке нет плохих книг. Каждая из них позволяет отправиться куда-то, когда я вынужден оставаться дома, – произнес Фоско с толикой мечтательности, а Марисоль во все глаза смотрела на него. Впервые она видела его таким: в спокойном расположении духа, готовым к светской беседе. – Почему мне не должны нравиться эти новеллы? – послышалось удивление в его голосе. Он, наконец, вышел из-за ее спины и остановился

чуть поодаль.

– Вы ведь не верите в любовь… – смело посмотрела она ему в глаза, воодушевленная его безмятежным настроением.

– И что? Сказки не перестают нравиться, даже если в них не веришь.

– И любовь не прекратит существовать, даже если вы в нее не верите, – тихо проговорила Марисоль.

Фоско одарил ее возмущенным взором. В глазах его моментально запылал гневный огонь. «Как бы я хотела увидеть выражение его лица! – бесстрашно подумала Марисоль. – Наверное, он плотно сжал губы в тонкую линию…»

– Что такое любовь, по-твоему? – с сарказмом спросил Фоско сквозь зубы.

– Любовь – это рай на земле.

– Рая на земле не существует, – заявил он снисходительно. – А вот ад, напротив… – прозвучали болезненные нотки в его голосе, а взгляд на миг затерялся в пространстве.

Марисоль украдкой взглянула на него.

– О да… Например, в лесу, что подступает к вашему замку, был настоящий ад во время той страшной грозы, – улыбнулась она.

Взгляд Фоско снова стал осмысленным, будто он вернулся из каких-то ему одному ведомых кошмарных миров. И вдруг неожиданно его глаза заулыбались! Марисоль никогда не видела его улыбающихся глаз! Сердце ее быстро-быстро понеслось куда-то.

– И каким был тот ад? – весело спросил он.

Марисоль трепетно смотрела в его синие смеющиеся глаза.

– Кромешная тьма, отчаянный ливень, яростный ветер и молния, которая освещала зловещие силуэты сгорбившихся деревьев. Казалось, что они вот-вот сломаются. В воздухе что-то кружилось, видимо, листья. А ветви неистово склонялись к земле, стараясь коснуться ее, и будто молили о спасении. Вокруг свистело и сверкало… Настоящая преисподняя.

В глазах Фоско отразилось искреннее восхищение.

– Ты могла бы тоже написать книгу, – произнес он. – Ты живо рассказываешь, очень образно.

– Спасибо… – смутилась Марисоль. Это был первый комплимент, сорвавшийся с его уст. – Но я не умею выдумывать истории. Я могу только рассказать то, что видела своими глазами. А обычно это нельзя назвать чем-то по-настоящему захватывающим.

– Неужели жизнь твоя спокойна и безмятежна?

– Да. До тех пор, пока я не сбежала из дома, все было обыденно, – подтвердила Марисоль.

– Однако ты смелая. Или опрометчивая, – хмыкнул Фоско. – Не каждая девушка пойдет против воли отца.

– Я просто не хочу всю жизнь исполнять желания других.

– Непокорность дана тебе от природы? – явная симпатия звучала в его голосе.

– Мой отец почти отсутствовал в моей

жизни. А мать – слабохарактерная. Она всегда подчинялась прихотям и желаниям всех и каждого и никогда не была счастлива. Печаль – извечное выражение ее лица. В том числе и я легко получала от нее все, что хотела. По сути, я всегда делала все, что мне заблагорассудится, мать никогда не была строга со мной. Соответственно, в те редкие периоды, когда отец был дома и пытался добиться от меня такого же безоговорочного подчинения, как от матери, я бунтовала. Отец запирал меня в комнате, за что я его не выносила. Но едва он уезжал, я была свободна.

– Неужели нет ни одного человека, которого ты уважаешь? – приподнял Фоско бровь.

– Единственный, кого я по-настоящему уважаю и люблю, – это мой брат. Хотя маму я тоже люблю. Но брат… – светились ее глаза нежностью. – Между прочим, я умею читать благодаря ему. Потому что если бы не он, я бы ни в жизнь не села за учебники. Я терпеть не могла всех моих занудных учителей.

Фоско тихо рассмеялся. Впервые в его смехе звучали такие задорные смешинки.

– Как же он заставил тебя сесть за учебники?

– Пообещал в обмен обучить меня верховой езде, стрельбе из пистолета и прочим мужским премудростям.

Взгляд Фоско внезапно подернулся меланхолией. Марисоль, затаив дыхание, всматривалась в его глаза цвета штормового моря. Они стремительно наполнялись мрачной печалью.

– А вы… почему такой нелюдимый? – робко спросила Марисоль, не без основания опасаясь грозы в ясном небе.

– Нелюдимый? – вздрогнул Фоско и, нахмурив лоб, непонимающе посмотрел на нее.

– Да. Вы боитесь людей… Мне так показалось.

– Ошибаешься. Я никого не боюсь, – отрывисто произнес он. – Даже дьявола.

Марисоль нервно сглотнула.

– Я… нет… Я не то имела в виду. Я не имела в виду физический страх.

– А какой?

– Вы боитесь… общения. Словно боитесь привязаться к кому-то. Ведь вы не в дом свой не пускаете незнакомцев. Вы в душу боитесь их впустить…

Глаза Фоско расширились, и Марисоль увидела, как они заблестели, осветились сначала изумлением, а потом наполнились паникой.

– Что за бред ты несешь?! – задыхаясь, спросил он и даже сделал неосторожное движение, собираясь убрать маску, словно она душила его. Но вовремя опомнился.

– Человек, равнодушный к людям, не спасает их, ведь он не имеет сердца… – едва слышно произнесла Марисоль.

Фоско молчал несколько мгновений, лихорадочно подыскивая убедительный ответ. Но не находил.

– Я уже сказал, почему спас тебя. Я не хотел, чтобы твой брат меня убил, – сказал он упрямо.

– А Анниту?

Недовольство сверкнуло в его взоре.

– Она чудесная женщина. Добрая и хорошая. Я давно знаю ее, – пылко произнес он. – То, как с ней обращались, было несправедливо. А я ненавижу несправедливость. Потому я и увез ее с собой.