Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн

Астромерия

***

Я наблюдала за разговором мамы с Анной, во Дворце Валькирий, в маленькой уютной оранжерее. Анна была в привычном для нее черном платье, мама в белой распахнутой мантии поверх джинс и футболки с каким-то магловским рисунком. Анна уверяла маму в том, что мое избрание Диадемой для нее полная неожиданность, рассказывала о свойствах этой короны, ее способностях, расспрашивала обо мне. С некоторым содроганием я вглядывалась в черты ее лица – такие же, как и двадцать лет спустя, ничуть не изменившиеся. Мама выглядела молоденькой, но сейчас она казалась бы старше. Экала – нет. Понятие возраста у нее попросту отсутствовало… Они казались почти ровесницами, Анна лишь чуть постарше, но на деле их разделяла

почти тысяча лет. И такое положение вне времени, словно где-то чуть за гранью жизни, всегда внушало мне ужас. Я не хотела бы себе такой участи, даже не понимая, почему. Просто не хотела…

– Насколько для нее опасна эта связь? – мама сцепила руки в замок, остановившись у какого-то красивого куста с красными цветами. – Для Кэт, я имею в виду.

– Я не хочу пугать тебя, - Анна покачала головой. – Но если Диадема будет уничтожена, я не знаю, что произойдет с Кэтрин. Честное слово, Розалина, я этого просто не знаю. Боюсь, что ничего хорошего.

– Эту корону обязательно надо уничтожить? – на глазах мамы сверкнули искорки слез. – Да?

– Вовсе нет, скорее важно спрятать Кэтрин. Пока что мне успешно удавалось скрывать избранных девочек и тем самым облегчать им жизнь. Надеюсь, и с Кэтти это окажется достижимо.

– Только надеетесь? – в тихом приятном голосе мамы послышалась боль. – Вы и на другое искренне надеялись, результат – налицо…

– Розалина, я понимаю, у тебя есть добрый десяток причин не доверять мне, обижаться, возможно, умей ты это делать, ненавидеть меня. Но, поверь мне, я действительно искренне надеюсь, что Кэтти не столкнется с этой злополучной короной. Да, я согласна, я ошиблась в случае с Долоховым, но у меня не было прежде такого опыта! Ты первая о ком я знаю, получившая дар так рано.

– Вы могли бы наложить на него Чары измененного сознания, - мама вздохнула. – Внушить, что он и без меня сможет. Мне смотреть на него больно! Каждый раз, когда он смотрит мне в глаза, я хочу сказать твердое “нет”, и каждый раз – не могу. Зачем вы так издеваетесь?! – мама схватила Анну за руку, заглянув ей в глаза. – То, за что это мне, я понимаю… Но ему-то за что?

– Я не знаю, что будет, если наложить на него эти чары. Это всегда рискованно, Оливия ведь объясняла тебе, что может произойти. И потом, мы не знали, что его любовь к тебе окажется так велика. У нас, повторюсь, не было такого опыта и для нас, как и для тебя, все это впервые и неожиданно. Мы думали об этих чарах, но пришли к выводу, что не стоит. Я советовалась с теми, кто обитает за гранью постижимого нами мира, они подтвердили это решение.

– Тогда почему вы это допустили? Почему выбрали не его? Почему дали нам встречаться, до того, как я встретила Тома? Почему?! – маховик на шее мамы угрожающе засветился желтым. Эмоция, которую она испытывала, была близка к злости и раздражению. Насколько для мамы это вообще было возможно, конечно. Анна сурово взглянула на нее и щелкнула пальцами. Маховик тут же погас, утихнув, а мама вздрогнула.

– Ты забываешься, валькирия Розалина, - в холодном голосе Экалы послышались нотки угрозы. – Я не Оливия и не Гертруда. Со мной так лучше не разговаривать.

– Простите, королева времени, - мама почтительно поклонилась. – Мне совестно, что я дерзнула так себя вести.

– Так вот, дитя мое, - Анна кивнула маме, погладив ее по щеке. – Всем моим действиям всегда есть своя причина, но не всегда я имею право о ней рассказывать. Более того, не всегда я этого и хочу. Поверь мне, тому, как все вышло, есть причины, и в свое время, возможно, я их тебе назову. Но пока что, прости, я не могу этого сделать, - по мере того, как длился это разговор, во время которого Анна уверяла маму в том, что иначе было нельзя, у меня рождалось все более стойкое ощущение того, что маме

изощренно и продуманно лгали. А все попытки возмутиться и потребовать каких бы то ни было логичных объяснений пресекались на корню. Я прекрасно понимала, чем закончилась вся эта история с Долоховым. И, как выяснилось по мере просмотренных мной воспоминаний, порой обрываемых Майклом на самом, как говорится, важном моменте, можно было попытаться что-то предпринять, чтобы такого не произошло. Я начала задумываться о том, знала ли Анна о маминой участи, о том, что однажды Долохов ее убьет. И, хотя ничего ни в ее речи, ни в разговорах мамы с Наставницей Оливией – та была тогда в обычной одежде или в обычной же белой мантии, не в мантии Великой Валькирии, ни в тех сценах, когда мама общалась с кем-то еще или читала всевозможные рукописи и книги, не говорило о том, что судьба мамы предрешена была заранее, я все больше с каждым упоминанием ее с Долоховым взаимоотношений ощущала, что как минимум Анна уже задолго до той ночи все это предвидела. И не попыталась ничего сделать…

Я узнала так же, что использование мною талисмана ифритов вполне может вызывать у меня дурные сны и более легкую внушаемость, что тому же Владу, от которого талисман меня не защищал – учитывались-то ифриты из Ордена, будет куда проще на меня повлиять. Например, в случае, если я сорвусь, ему не составило бы ни малейшего труда меня убить. Я бы сопротивляться вряд ли смогла – защищая от Димитра и его приспешников, эта штучка одновременно делала меня уязвимее для сторонников. А ведь среди них мог быть кто-то, кто мог оказаться предателем… Мне не хотелось даже думать о том, что будет, если это окажется правдой. Но без талисмана я бы свихнулась уже давно, потому выбора у меня не было.

Еще одна неприятная вещь, которую я усвоила из всего просмотренного в тот вечер, была вот какой: в случае, если что-то произошло бы с Диадемой, я могла так или иначе пострадать. В случае, когда бы я отдала приказ самоуничтожиться или что-то в этом роде, как я и хотела раньше, если бы мне удалось до нее добраться, это стоило бы мне жизни… Я почувствовала, как до крови впиваюсь ногтями в ладони… Меня никто не предупреждал об этом! Напротив, мне даже дали такой совет, что если по-другому утихомирить происходящее не получится, мне следует отдать Диадеме такой приказ. Приказ, который меня убьет… Наверное, выглядела я, когда осознала этот факт, поистине жутко, поскольку Гарри с ужасом на меня посмотрел, когда Майкл поспешно вытянул меня из очередного видения, а сам «кузен», усадив меня в кресло, попросил Герми сделать чай и заявил:

– На сегодня хватит. Осталось еще одно, но это завтра. Кэт, - он погладил меня по плечу. – Как ты? Ты так побледнела. Может, не стоило столько смотреть сразу? Тебе плохо? – я с трудом удерживала поднявшуюся от размышлений ярость в руках, но с каждой секундой это становилось все сложнее, и гнев грозил выплеснуться наружу. Взволнованность и заботливость насевших с опекой кузенов окончательно вывела меня из себя. Майкл с трудом удержался на ногах, когда я дала злости выход, чуть взмахнув рукой. Гарри, бывший меньше ростом и худее, отлетел к выходу из палатки.

– Все нормально, - процедила я, делая глубокие вдохи-выдохи, чтобы успокоиться. – Я привыкла к этому ощущению и уже почти его не замечала, - это было правдой. Меня куда больше на тот момент уже беспокоило другое. И внешние раздражители отошли на второй план.
– Я хочу досмотреть последнее воспоминание, - я взглянула на Майкла. Тот отрицательно покачал головой. – Это приказ, Майкл! – я никогда прежде не видела в его глазах такого странного выражения. Словно бы одновременно он пытался противиться приказанию, желал его исполнить и… Был глубоко оскорблен. Кулаки мужчины непроизвольно сжались, а на виске запульсировала вена.