Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн
Шрифт:
Однажды я чуть не подожгла палатку, придя в бешенство во время очередного спора, в другой раз я очнулась, тыкая палочкой Гарри в Гермиону и уже прожигая в ее свитере дырку. И такие приступы меня, по правде говоря, откровенно пугали. Я не понимала, чем они вызваны, ведь валькирия не может находиться в неконтролируемой ярости. Не должна.
Все чаще, кроме того, я начала за это время простоя задаваться одним и ранее небезынтересным для меня вопросом – если в прошлой реальности я была валькирией, почему за зверства и жестокости меня не лишили маховика и что заставило меня-то саму, ту, злую, внезапно передумать и захотеть исправить все?
Я не знала ответа, а между тем вспышки ярости походили на то, что нам тогда, в первое мое Рождество после школы,
Единственным достижением за это время стало только то, что трансгрессировав однажды ночью, по браслету, к Северусу, я получила «оберег ифрита» - талисман, призванный защищать от слежки с помощью темных чар и от влияния на обладателя такой вещи извне. Оказалось, ему о нем сообщил фантом мамы, придя к нему однажды глубокой ночью… В целом, фантом валькирии в случае крайней необходимости действительно мог явиться какому-то человеку, не будучи заметным при этом больше никому… Я коротко рассказала Северусу, которому мама не объяснила почти ничего, в чем была суть талисмана и он успокоился. Мама и не могла ему объяснить, время, на которое мог прийти фантом валькирии, было крайне ограниченным. Ко мне же по вполне понятным причинам прийти она не могла, в этом я была с ней согласна – Димитр отслеживал мои перемещения, я это знала, не знала лишь насчет перемещений по браслету. Потому забрать амулет из дома я в любом случае бы не сумела. Папа так и не обнаруживался, что тоже меня терзало и пугало. Я боялась представить и подумать, что же с ним такое… Кто из охраняемого чарами дома мог забрать самый важный кусок письма, даже если с папой все в порядке? Кто? И главное – зачем?
Наверное, именно это состояние неведения, которое угнетало не только меня, но и Гарри – я ведь рассказала брату о пропаже папы, и на Гарри это тоже повлияло далеко не лучшим образом – и мешало мне в тот период здраво думать и активно действовать.
Но так или иначе, а с моей встречи с Севом – узнать новости о крестражах, которых кстати и не было – прошло уже две недели и хотя бы на счет того, что Димитр меня не найдет, я была спокойна. И все же… В ту ночь я долго лежала на своей кровати, сдав двенадцатичасовое дежурство в компании крестража – остальные надевали его на шею, я же просто держала в руке – соседствовать с моим маховиком такая штука не должна была ни в коем случае. И безучастно глядела в потолок, пытаясь понять в очередной раз, что нам всем делать, откуда у меня берется такая ярость и почему я, прошлая я, разбила маховик…
Еще мне в последнее время упорно лезли в голову разные факты из моей жизни как валькирии. Особенно ярко в моей памяти вспыхнул один эпизод еще из самого детства, но уже после получения дара и гибели мамы. Он несколько раз грезился мне в ярких красках…
***
Мы вышли из «Флориш и Блоттс», папа с моими учебниками в руках, я в новенькой мантии, только что купленной для первого курса школы, Римус, держа Гарри за руку, тащил с помощью палочки котел со сваленными в него ингредиентами, свитками пергамента и перьями. Чернила же несла я сама, чтобы случайно в общей куче котла их не разбить. И проходила наша компания мимо магазина с товарами для магических животных. Гарри во все глаза разглядывал сов, хотя папа обещал ему подарить сову на одиннадцатилетние, а меня, остановив, отец спросил, не хочу ли я жабу или кошку. Сова – я ведь уже была валькирией – даже не предлагалась.
– Но папа, я хочу сову! Она полезная, будет носить почту, а еще совы красивые и я их люблю! – начала я. Мне всегда хотелось иметь именно сову, я обожала этих мудрых красивых птиц, и еще до гибели мамы сову мне обещали к школе… Однако сложились обстоятельства совсем иначе.
– Кэтрин, милая, - папа наклонился ко мне и погладил по щеке. – Мы не можем взять тебе сову, ты же знаешь… Она не сможет у тебя жить…
– Почему?! – на мои глаза навернулись слезы. Я правда хотела сову и мне было обидно знать, что Гарри ее купят, а мне – нет. К тому же, я еще не совсем осознавала тогда, какой же
– Ты же… - папа понизил голос. – Ты валькирия, у тебя будет очень сильная магическая аура, и уже есть. Сова просто не выдержит и будет…
– Грустить, а ты же не хочешь, чтобы твоему другу-сове было грустно, правда? – пришел папе на помощь деликатный крестный. – Мы можем взять кошку, если хочешь, они тоже умные и полезные.
– Или жабу, будет необычно! – заметил Гарри, улыбаясь мне. – Или… возьми крысу! – показал он мне на мальчика, выходившего из магазина в обнимку с небольшой крысой.
– Но я хочу сову! – всхлипнула я. – Папа, ну пожалуйста! Ну Римус!
– Детка, мы бы с радостью купили тебе сову… - вздохнул папа, с трудом удерживая одной рукой гору учебников. – Но нельзя. Просто нельзя. Прости… Я правда был бы только рад взять сову. Но ты валькирия, ты не обычная волшебница. И мы же не хотим делать сове грустно, правда? – я кивнула, утирая глаза. – Давай тогда пойдем и съедим по большому… нет, лучше выпьем по большому стакану коктейля. Идем-ка! – скомандовал папа, уводя меня от витрины, где стояла клетка с красивой черно-белой совой. Той птицей, приобрести которую у меня не было ни малейшего шанса с девяти лет. Когда Гарри купили Хэдвиг, он прятал ее от меня. Чтобы она не заболела и не умерла, разумеется… Отнюдь не для того, как сказали мне маленькой заботливые родные, чтобы она не грустила…
***
Я взглянула на соседнюю кровать, где крепко спала Гермиона. Рон находился во второй комнатке, а Гарри как раз дежурил. И внезапно я подумала о том, что в случае своей гибели обреку Гермиону, мою единственную достойную на мой взгляд замену, на далеко не сладкую жизнь. После получения дара слишком многое в моей жизни поменялось. Планы, интересы, возможности. На мои плечи лег груз очень большой ответственности. Да, валькирия может гораздо больше, чем человек, но беда в том, что от валькирии и ждут всегда гораздо больше, чем от человека. Валькирия не должна быть эгоисткой, сказал мне как-то папа. Он был прав, конечно, но я выразилась бы иначе. Валькирия не должна даже думать о себе и своих желаниях, если кому-то нужна ее помощь…
Я очень много думала той осенью в лесах, о своем даре, долге, возможностях… О маме, почти родившейся с этим даром и не знавшей по чистоте души равных себе. А еще я впервые именно тогда задумалась, почему она все же ушла из аврората и больше туда не вернулась. Папа твердил, что это грязная работа, и он имел право так говорить. Он работал там на момент встречи с мамой и ушел, когда они уже три года как были женаты. Но мне хотелось «быть как мама», и последовать по ее стопам. И все же мои вспышки злости, постоянная тяжесть на светлой душе валькирии, которую усиливал в тысячи раз крестраж, борьба с темными магами и существами – казалось бы вот оно то, чего я хотела, борьба со злом! – заставляли меня снова и снова думать о том, смогу ли я на самом деле стать аврором. Смогу ли арестовывать, зная, что пойманного ждет Поцелуй Дементора или Азкабан? Северус, когда убил Дамблдора, красноречиво показал мне, что нет.
Да, тут я не могла быть объективна, но эта история показала мне, что в глубине души я не могла бы желать такой участи, даже будь это сама Лестрейндж. Именно в тот период у меня зародились первые сомнения на счет того, хочу ли и могу ли я работать в аврорате. И я начала по-настоящему осознавать, почему оттуда ушли мама и папа. Это, в отличии даже от университета, была не игра. Эта была жизнь. Суровая, грязная, порой подлая работа… И валькирии там было не место…
Мне вспомнился отчего-то Скримджер и мое с ним знакомство. Оно было далеко не теплым и приятным. Наутро после смерти мамы именно этот человек, тогда глава аврората, тряс меня за плечи и пытался расспросить о том, что случилось в доме Джеймса и Лили. Наверное, именно тогда и именно поэтому он стал мне неприятен, и только недавно, когда я узнала, что он не выдал Гарри и погиб, он обелился в моих глазах… И теперь мне было искренне его жаль…