Почетный караул

Коззенс Джеймс Гулд

— Чушь, Дон, — сказал Натаниел Хикс. — Если я верно понял то, что тебе говорил доктор, то это все равно с ней случилось бы…

Капитан Эндрюс упрямо мотнул головой.

— Я думаю, с ней это случилось, потому что она измучилась. Нет, я не только о поездке сюда. Ей все это было не по силам. Та жизнь, которую ей пришлось вести. Она работала. До того, как мы поженились. И ее сразу взяли на прежнее место, когда я ушел в армию. Видишь ли, как первый лейтенант, я получал слишком мало. Нет, не то чтобы я когда-нибудь зарабатывал так уж много, но концы с концами мы сводили. Видишь ли, у нее есть брат, и в пятнадцать лет он вдруг ослеп, и, когда умер их отец, содержать его пришлось ей. Ну, и потому, что я пошел в армию, ей пришлось снова начать работать. И она жила

там, пока я был здесь, и надрывалась — нельзя было так. — Он выпрямился, сжал руки на коленях и переплел пальцы. — Не надо было мне этого делать, — сказал он. — Никакого толку от меня тут нет. В фирме я приносил бы куда больше пользы. Еще тогда мы консультировали по некоторым флотским контрактам, а теперь их гораздо больше, и я знаю, что в некоторых областях лучше меня специалиста у фирмы нет. Я был как в тумане. То есть я видел, как люди не старше меня и с детьми, с семьей шли или должны были идти, и мне становилось как-то не по себе. И я знал, что фирма старается меня забронировать, как незаменимого специалиста. Да, конечно, я вот сейчас что-то такое сказал, но это не так: просто я был под рукой. Я не сомневался, что они сумеют освободить меня от призыва на этом основании, и почувствовал, что просто не могу. Это же неправда, а все остальные должны идти. И я не понимал, что, в сущности, просто хотел надеть форму, чтобы на душе легче стало…

— К черту, Дон! — сказал Натаниел Хикс. — А я здесь, по-твоему, почему? Это же только естественно. Все, у кого был хоть какой-то выбор, торопились решить, как им будет легче. Мне кажется, в Оканаре, кроме кадровых военных, не найдется ни единого человека, которому пять лет назад могла бы взбрести в голову такая нелепость, что он станет офицером. По-моему, то, что ты сделал, то, как ты чувствовал, делает тебе честь. В отличие от меня. Я чувствовал…

Капитан Эндрюс перебил его. Испытанные Натаниелом Хиксом в 1942 году интересные чувства, про которые предстояло услышать капитану Эндрюсу, капитана Эндрюса не трогали. Они были пустяком по сравнению с тем, что занимало его мысли. Он достиг предела своей беспредельной потребности считаться с другими. Его вытолкнуло за ее предел. Натаниел Хикс был потрясен, осознав всю силу отчаяния, стоявшего за этим. Капитан Эндрюс сказал:

— Поездка сюда, она была последней каплей. Теперь я вижу, что, проводив ее наверх, должен был бы сразу вызвать врача. Наверное, я так ей обрадовался, что когда она сошла с самолета, когда я вез ее сюда, то просто не заметил, в каком она состоянии. У нее даже не было сил раздеться. И я помог ей…

Он умолк, облизывая губы, глядя на Натаниела Хикса с мучительным вопросом в глазах, как человек, отчаянно напрягающий слух, чтобы расслышать слова, которые никто не произносит. Натаниел Хикс не нашел что ему сказать.

* * *

Капитан Раймонди посмотрел на свои часы. До начала обхода у него оставалось еще несколько минут. Он закурил сигарету и сказал:

— Знаете, что я получил нынче утром, доктор? Направление в Рандольф со всеми подписями и печатями. Курсы авиаврачей, начало занятий пятнадцатого сентября.

— Да вы с ума сошли, — сказал лейтенант Вертауэр.

— Отнюдь! — блаженно сказал капитан Раймонди. — Я все тщательно обдумал и послушался здравых советов. Что я делаю? Девять недель внимаю хиропрактикам — или кто у них там? — и я на коне. Война может тянуться еще пять-шесть лет, так что лучше к ней приспособиться. Получу от них диплом, и через год, налетав пятьдесят часов, я уже авиационный врач с прелестными золотыми крылышками! Немножко поинтриговать, чтобы каждый месяц норма была в ажуре — достаточно ведь летать пассажиром, — и я получаю летную надбавку, дивную летную надбавку. А почему бы и вам не откусить от пирога?

— К черту, — сказал лейтенант Вертауэр. — В Карлайле меня армейским дерьмом накормили досыта. Я пошел на военную службу лечить, а не проходить муштру, чтобы всякие прыщи наставляли меня в моем воинском долге. Станете авиационным врачом и действительно полетите ко всем чертям. Будете пичкать лекарствами летный персонал с

утра до ночи каждый день. И к тому времени, когда это кончится, вы забудете, как держать ланцет.

— А тут я что делаю? — сказал капитан Раймонди, позевывая. — Убрал два аппендикса за три последних месяца. А все остальное время изучаю задики шлюшек из ЖВС, стою на стрельбище в ожидании, когда они перестреляют друг друга, обхожу палаты и слежу, чтобы вы, и Кларк, и Ино, и, главное, Йенсен, убивая, не превышали нормы. Мне терять нечего. А что вас прельщает?

— Я тут оставаться не собираюсь, — сказал лейтенант Вертауэр. — Скоро начнется ротация боевых экипажей, и отдают себе они в этом отчет или нет, но в госпиталях психоневрозов будет хоть отбавляй. А вот это — мое. Буду наводить глянец на мою военно-учетную специальность три-один-три-ноль и выберусь из этой дыры за полгода до того, как вы кончите зарабатывать свои мишурные крылышки.

— Может быть, это и ваше, — сказал капитан Раймонди, — но знают ли это они? Если им потребуется дополнительный персонал для… э… борьбы с реактивными депрессиями, вы знаете, кого пошлют? Всех опытных отоларингологов, каких только удастся выискать, ну и, может быть, пару-другую ортопедов. Послушайтесь моего совета, идите на курсы.

— Мне можете не объяснять, на что способны эти тупицы, — мрачно сказал лейтенант Вертауэр. — Но у меня хотя бы есть шанс. Меня хотя бы не зашлют врачом эскадрильи и фуражиром спиртного в какой-нибудь Малый Овражек, графство Гемпшир, Англия.

— Никто так не слеп, как те, кто не хочет видеть! — сказал капитан Раймонди. — Куда запропастилась Присси с записями? Иногда я думаю, что нам не помешала бы новая сестра-администратор. Да, кстати, об администраторах, знаете, чем объяснялась взъерошенность Маккрири, которую вы столь тонко подметили? Ему сообщили про госпиталь, где офицер-администратор принимал так называемых пациентов за вознаграждение наличными и обучал их, как вести себя на комиссии, чтобы получить увольнение. Маккрири гадает, нет ли и у нас такой привычки.

— Я уже давным-давно мог бы открыть вам глаза, — сказал лейтенант Вертауэр. — Последнему идиоту ясно. Из Восьмой армии очень многие через нас проходят. А большинство здоровы, как я, вернее, куда здоровее — они тут девять месяцев не торчали. О первых я доложил Маккрири. Он сказал мне, что я ошибаюсь. Ну и ладно. К черту их. Я ошибся. Если у Маккрири не хватает ума понять, когда человек симулирует, и у комиссии тоже, мне-то какое дело? Только я не знал, что ему за это платят.

— Ему-то нет. Может, от этого у него и свербит. Но где-то брали. И остается ваш друг капитан Воген. Может быть, материалы из Восьмой проходят через его руки.

— Он мне не друг, — сказал лейтенант Вертауэр. — Самодовольный прыщ…

Капитан Раймонди внезапно вскочил, подошел к окну и поглядел на поросшую чахлой травой песчаную полосу, через которую от улицы в жаркой пустоте тянулись к дверям госпиталя деревянные мостки.

— Так я и думал! — сказал он. — К нам гости. Это машина генерала. А это сам генерал! Как по-вашему, внезапная инспекция или еще что-нибудь? Маккрири при нем нет. По-моему, он вообще один. Господи, как по-вашему, нам пойти туда?

— Нет, — сказал лейтенант Вертауэр. — Если ему что-нибудь нужно, пусть сам придет и спросит. Не заводите военного дерьма. Тут ведь единственное место, где от него можно отдохнуть. Знаете, что со мной случилось вчера? Я был в городе, шел по Саншайн-авеню и вдруг встретил сволочного капеллана в капитанском чине. Не знаю, откуда он взялся — не из тех, кого мы тут щупали. Ну, как я уже говорил, в Карлайле я наотдавал чести на всю войну, а потому почтил его пустым взглядом. Не знаю, решил его святейшество подставить другую щеку или порицал меня за поведение, недостойное воина, но он посмотрел на меня, вытянулся и отдал честь МНЕ. А я подумал: «Ну нет, ничего не выйдет, дружок!» И по-прежнему гляжу сквозь него. Не прошел я и двух шагов, как из аркады отеля «Шахерезада» вышли двое полицейских, тоже уставились на меня, а один вытащил блокнот и говорит: «Не назовете ли свою фамилию и личный номер, лейтенант?» Ну…