Почти любовь
Шрифт:
– Вот-вот! – подхватывает Марина. – И молодая. А Олеся у нас не пьет, не курит, будущий педиатр, между прочим. А знаете, девочки, так и бывает. Шатается парень по всем бл*дям подряд, а потом к тридцатнику его вдруг бац и переклинивает, находит себе тихую, скромную, неиспорченную. Создает с ней семейный уют, она детишек ему здоровых рожает, воспитывает, щи-борщи готовит, а он через пару лет снова за старое. Вот такая проза жизни, – разводит руками Богданова.
– Ты так расписала, что мне самой плохо стало, – без улыбки произносит Яна. А я, наоборот, натянуто улыбаюсь,
– Олесь, а может, ты уже? – многозначительно смотрит на меня язва Богданова.
В любом другом случае я бы непременно нашла как ее заткнуть и поставить на место, а сейчас просто встаю и, не сказав ни слова, поднимаюсь по лестнице на второй этаж, и закрываюсь в Сашиной спальне. Упав на постель, сворачиваюсь в позу эмбриона и, обняв колени, начинаю напевать слова колыбельной из детства. Мама знала их очень много, какие-то придумывала сама, чтобы не повторяться, но быстрее всех я засыпала под песенку про Рай:
Вырастешь большая, будешь, как и мать,Колыбель качая, песни напевать.Бай-бай-бай, пусть приснится Рай…Ничего особенного. Простые складные слова, но долгими ночами, когда мы с мамой месяцами лежали в больнице, именно они и мамин голос стали для меня своеобразным оберегом от совсем недетских страхов и кошмаров.
– Мам, привет, – поддавшись внезапному порыву, я набираю ее номер. – Можно я приеду?
– Конечно. Что-то случилось? – встревоженно отвечает родной голос.
– Нет, все замечательно. Просто очень сильно по вам соскучилась. Вы в городе?
– Отец работает, я одна на даче. Приезжай, поболтаем. Я шарлотку испекла.
– Уже лечу, мам.
Насчет «лечу» я, конечно, погорячилась. Надо еще как-то с Сашей объясниться и машину выклянчить. Шампанское я так и не выпила. За руль спокойно могу сесть, а утром заеду за ним и вместе домой поедем. По-моему, шикарный план, но есть подозрение, что он его не оценит.
Из дома мне удается выбраться незамеченной. Повезло, что девчонки куда-то вышли. Надеюсь, что не покурить. Но зная Марину, не удивлюсь, что она до сих пор втихаря от Олега балуется.
На улице стемнело, но небо ясное, звездное. Завтра наверняка будет солнечный день. Я уже заждалась, зимний пуховик надоел до тошноты. Хочется сбросить все лишнее, пробежаться налегке, в солнечных лучах понежиться. Апрель в разгаре, а тепла как не было, так и нет. То дождь, то снег, то слякоть, то снова мороз. Сугробы сошли и на том спасибо. Весной почти не пахнет, под ногами скрипит тонкий лед, изо рта вырываются облачка пара, щеки бодряще пощипывает. Накинув на голову капюшон и подняв воротник, на ватных ногах иду на звук голосов, раздающихся с другой стороны коттеджа. Участок у Кравцовых с хорошим освещением, потеряться сложно. Тем более я у них бывала не раз.
Заметив четыре мужские фигуры возле барбекю, слегка притормаживаю. Очкую, если честно, но и остаться
Крадусь потихоньку, стараясь не вслушиваться в мужской гогот, но все равно кое-что удается разобрать. Саша как раз рассказывает про террариум с тараканами, а парни ржут, как кони. Смешно же, блин. А, может, завидуют? Так я не жадная, всех могу этим добром одарить. Словно почувствовав мое приближение, Кравцов оборачивается, а я встаю, как вкопанная.
– Лесь, ты чего нос морозить вышла? – отвернувших от парней, он шагает ко мне и тоже останавливается. Улыбка сползает с его раскрасневшейся физиономии. Нахмурившись, Саша останавливает взгляд на моем рюкзаке. – Куда намылилась?
– К родителям поеду. Можно я твою машину возьму? – переминаясь с ноги на ногу, прячу замерзшие руки в карманы. Погода сегодня совсем не апрельская. Того и гляди снег пойдет. И от выражения лица Кравцова еще больше в озноб бросает. Чую, не договоримся мы.
Грубовато взяв под руку, он оттаскивает меня подальше от таращащихся на нас парней.
– Что опять на тебя нашло, Олесь? – понизив тон, раздраженно спрашивает Страйк.
– Ничего не нашло, – трясу головой, запахивая куртку на его груди. – Застегнись. Холодно. Я утром за тобой вернусь. Не обижайся, мне, правда, очень надо.
– Именно сегодня? Сейчас? – в темных глазах вспыхивает гнев, губы упрямо сжимаются. – Не поедешь никуда. Ясно? Иди в дом. Позже разберемся.
– Не пойду, – качнув головой, твердо припечатываю я. – Пожалуйста, давай не будем ругаться. Я же по-хорошему прошу.
– Ты можешь по нормальному объяснить, что произошло? – немного смягчившись, Кравцов берет меня за плечи и привлекает к себе. Даже обнять пытается, с беспокойством всматривается в мое лицо. – Девчонки обидели? Так я с ними быстро разберусь.
– Нет, – шмыгнув носом, я отвожу взгляд в сторону. – Мама попросила приехать.
– Смеешься? Это причина, по-твоему? – снова закипает Кравцов, помрачнев, как грозовая туча. Не удивлюсь, если молнией шарахнет. – К маме захотела? На ручки? Тебе пять лет, Олесь?
– Двадцать, – едва слышно отвечаю я, внезапно вспомнив, что свой день рождения я тоже с родителями отмечала. Но тогда весомая причина была. Они еще не знали, что я с общаги съехала. А сейчас получается, что без повода Кравцова бросаю.
– Вот именно, – бросает он сквозь зубы. – Дурить прекращай, Лесь.
– Не дашь машину, вызову такси! – угрожаю я, повышая голос. Тоже мне диктатор нашелся.
Убрав руки, он отступает назад. Какое-то время сверлит мое лицо взбешенным взглядом, пытаясь прощупать мою решимость. Боковым зрением замечаю, как оторвавшись от кучки наблюдателей, к нам направляется Вадик Смоленский. Не прогадали с выбором засланного казачка. На роль переговорщика он больше всех подходит.