Почти любовь

Джиллиан Алекс

Я захожу бесшумно, осторожно прикрыв за собой дверь, и медленно, все еще страшась неминуемого разговора, направляюсь к кровати, где опутанная капельницами неподвижно лежит бледная тень от Веснушки. Ее глаза плотно закрыты. Мне кажется, что она спит, но уже в следующую секунду я понимаю, что ошибся.

– Привет, Страйк, – узнав меня по шагам, тихо бормочет Олеся.

– Привет, Веснушка, – опустившись на стул, я беру ее белую холодную ладонь. – Знаешь, я, кажется, созрел на прыжок с парашютом.

– Без страховки? – уголки сухих губ дергаются, но у нее не хватает сил на полноценную улыбку

и даже на то, чтобы открыть глаза.

– Без страховки не решусь, – поглаживая ледяные пальцы, отвечаю я. – Только с парашютом и самым лучшим инструктором. Согласна?

– Решил меня угробить, Страйк? – она с трудом разлепляет веки, а я снова падаю в изумрудно-янтарный омут.

– Вообще-то я здесь с противоположной целью. Поможешь мне?

– Даже не надейся так легко от меня отделаться, – ее глаза совсем не изменились, как и сила духа, заключенная в съедаемом болезнью теле. – Ты принес мандарин, – втянув носом воздух, Веснушка все-таки умудряется улыбнуться.

У меня все внутри обрывается, к горлу подкатывает ком. Ну как так, бл*ь? Как так? Ярость течет по венам, сердце бешено бахает в груди, челюсть непроизвольно сжимается, но внешне я само спокойствие и уверенность. Выдержка, закаленная опытом, не подвела.

– Ага, – киваю с натянутой улыбкой, доставая фрукт из кармана. – Но ты его не получишь, пока не выпишешься отсюда.

– Боишься, что я залеплю тебе мандарином в лоб? – ее веки не выдерживают напряжения и обессиленно закрываются. – Хотя, знаешь, именно это я и сделаю.

– Злишься на меня?

– Размечтался, Страйк, – прошептала устало и совсем тихо добавила: – Тебе не повезло, что злость не сжирает раковые клетки. Придется потрудиться.

– Мы победим, Веснушка, – пообещал я и сдержал слово.

Почти.

Почему «почти»?

Потому что «победа» при Олесином диагнозе понятие практически недостижимое. Даже при благоприятном прогнозе нет никаких гарантий и конкретных сроков. Во многом результат лечения зависит от самой Олеси, от ее желания жить и бороться. Статистика колеблется от года до десяти, но однозначного ответа на вопрос «сколько?» не способен дать ни один врач. Я боялся, что она мне его задаст, но Олеся не спросила. Как выпускница медицинского университета она наверняка знала о своей болезни гораздо больше, чем другие пациенты, но не опустила руки.

Мы оба не думали о том, что будет после. Я сосредоточил все свои усилия, опыт и личные устремления на положительный результат, а она отчаянно и храбро держалась, изредка впадая в приступы бешенства. Они не мешали лечению, а напротив, активизировали внутренние резервы организма, позволяя нам двигаться дальше. Злость, гнев и упрямство порой способны пробудить в человеке большую волю к жизни, чем прославленный плацебо. Ложь во спасение работает во благо не всегда и не для всех. Олеся не нуждалась в сочувствии и жалости, ей нужна была ясность, реальные, а не приукрашенные перспективы.

Для меня же дать слабину означало отойти от цели, проиграть. Отпустить. Первое обещание в нынешней ситуации звучало совсем иначе и несло кардинально другой посыл. Уверен, что именно его Олеся и вкладывала в свои слова, когда несколько лет назад просила отпустить ее без лишних вопросов. Тогда мне казалось, что

я лишний в Веснушкиной картине жизни, а дело было совсем в другом. Не в прилизанном французе и даже не в Майе. Их Олеся использовала как ширму, чтобы спрятаться от меня, да и от самой себя тоже. Ей удалось, черт возьми, но жизнь все равно столкнула нас в сражении, которого она больше всего боялась, в котором проиграть могли мы оба.

Однажды Олеся уже справилась. Дважды справилась. Не каждый мужчина способен вытерпеть то, что пришлось ей пройти, и не сдаться. Даже меня посещали тягостные мысли, но ее непоколебимая вера в исцеление перечеркивала все сомнения. Она расплакалась только один раз – перед операцией, когда я предельно откровенно озвучил вероятные прогнозы, благоприятные и не очень, на одной чаше весов была ее жизнь, а на другой – все остальное.

– Можешь дать мне еще одно обещание, Саш? – спросила она, перед тем как поставить свою закорючку в бланке согласия на операцию. Я коротко кивнул, сглотнув горький комок. Мне не понравилась формулировка вопроса и то, каким тоном он был произнесен, но в тот момент я готов был пообещать хоть луну с неба, лишь бы Веснушка не теряла веры. – Если что-то пойдет не так…

– Все пройдет так, как надо, – перебив, я не дал ей закончить мысль. Она недовольно нахмурилась, став похожей на маленького вредного ежика. – Это стандартная малоинвазивная операция. Длится не больше трех часов. Пара небольших проколов и никакой крови. Анестезиолог обеспечит тебе цветные сны, а я сделаю все аккуратно и быстро. Ты даже испугаться не успеешь, как все закончится.

– Пусть меня оперирует кто-то другой, Саш, – ее голос прозвучал одновременно виновато и уверенно. – Не хочу, чтобы ты… – она нервно провела тонкими пальцами по коротко подстриженным светлым волосам и отвела взгляд. Мне словно с размаха вмазали кулаком под дых. Смачно так, не щадя, от души. Я дар речи потерял, ощущая себя полным кретином.

– Ты все-таки боишься, что я тебя угроблю? Мы вроде обо всем договорились. Струсила?

– Нет, – выдохнула она, отрицательно качнув головой. Слабая улыбка дрогнула на бесцветным губах. – Но я боюсь, что у тебя задрожат руки, Саш. Ты слишком волнуешься. Не хочу тебя подставлять, – ответила, как всегда, абсолютно искренне.

Уму непостижимо. Она это всерьез?

– Вот, значит, как, – вырвалось у меня с невеселой усмешкой. – Я, конечно, ценю, что ты переживаешь о моей карьере, но должен тебя заверить, ты подставишь меня только в одном случае… – сделав драматическую паузу, я дождался, пока она посмотрит мне в глаза, и только тогда продолжил: – Если начнешь сомневаться.

– Мне адски страшно, Саш, – призналась Олеся, протянув руку, которую я тут же мягко сжал в своих пальцах. Ее ресницы предательски задрожали, в уголках глаз собрались слезы. – Меньше всего я хотела, чтобы ты видел меня такой жалкой.

– Ну, что за ерунда, малыш? – приблизившись к ней, я смахнул соленую каплю с бледной щеки. – Помнишь, что собиралась засветить мне мандарином сразу после выписки? Я, между прочим, морально готовлюсь.

– Если бы папа предупредил, что оперировать будешь ты, я бы настояла на другой клинике, – не оценив мою попытку отшутиться, серьезно сказала она.