Почти полный список наихудших кошмаров
Шрифт:
– Я не смогу этого сделать, – тихо проговорила она, встретившись глазами в зеркале со стоящим прямо позади нее мужчиной. – Давай поменяемся местами.
– Что?
– На меня смотрит слишком много людей. Они все видят меня.
– Никому нет до тебя дела, Эстер.
– Они разозлятся, если я заглохну.
– Смотри, она показывает нам ехать. Трогайся.
И правда: женщина в строительной форме перевернула табличку «Стоп» и теперь призывала их ехать, размахивая знаком «Осторожно».
Эстер включила первую передачу, но отпустила сцепление слишком
– Я же сказала тебе, что у меня ни черта не получится! – воскликнула Эстер. От обжигающих, точно фары, взглядов водителей у нее закипала кровь.
– У тебя все получится, Эстер, – настаивал Джона. Должно быть, на ее лице читалась паника, потому что он сжал ее плечо и заговорил четким тихим голосом. Ее бросало то в жар, то в холод. В пальцах ощущалось знакомое покалывание. – Послушай меня. Ты сможешь.
Водитель в машине позади снова принялся сигналить. Джона опустил стекло.
– Хочешь, чтобы я к тебе подошел? Так я сейчас выйду, придурок! Она только учится!
Эстер снова завела машину, включила первую скорость. Ремни, опутывающие грудь, начали сжиматься, сдавливая ребра все туже и туже. Она пыталась плавно отпустить сцепление, но у нее дрожали ноги, тело под желтой кожаной курткой сильно вспотело, солнце палило в ветровое стекло и обжигало кожу. Ей не хватало воздуха.
Автомобиль дернулся, двигатель снова заглох. Они резко встали. Несколько водителей одновременно засигналили. Эстер осознала, что у нее приступ удушья, только когда не смогла сделать вдох. Руки тряслись, она не могла дышать.
Не могла дышать.
Не могла дышать.
Джона уже выскочил из машины и, наклонившись к ней, отстегивал ремень безопасности. В салоне было жарко, как в печке, ее кожа словно покрылась иголками – все вокруг это видели, они смотрели на нее. Покалывание с пальцев перешло к рукам: оно ползло вверх и растекалось по шее, где невидимые руки сжимали пищевод.
Ты умираешь, ты умираешь, боже, ты умираешь.
Вот оно, свершилось. Столько недель они искали Смерть, и он наконец соизволил посетить их мероприятие. Но Эстер сейчас думала только об одном: какая дурацкая это была затея и как сильно она не хотела умирать.
В следующий миг она почувствовала движение машины; ее щека прижималась к горячей потрескавшейся коже заднего сиденья. Она не помнила, как попала сюда. Время будто искривилось. Каждые несколько секунд слышался звук льющейся воды, по которому она вскоре распознала, что ее рвет. Никаких спазмов не было. Рвотная масса без усилий вытекала изо рта и скапливалась на коврике.
Ты умираешь, ты умираешь, ты умираешь.
Затем машина остановилась; Джона вытащил ее с заднего сиденья и отнес к дереву.
– Мне жаль, мне очень жаль, – между всхлипами выговорила она, но Джона уже ушел. Неужели он бросил ее умирать, как Билл оставил Невесту? Впрочем, это было вполне справедливо, расценила Эстер. Ведь
По правде говоря, она даже удивлена, что он так долго ее терпел. Обычно хватало всего нескольких прилюдных приступов паники, прежде чем люди списывали тебя со счетов как безнадежного человека. Слишком слабого. Требующего слишком много хлопот. С кем слишком мучительно находиться рядом. Разве не точно так же она поступила со своим отцом? Так почему она заслуживала другого отношения?
Эстер огляделась по сторонам в полной уверенности, что Джек Горовиц где-то рядом, только и ждет, как бы сцапать ее бессмертную душу. Паника накрыла ее с новой силой.
Однако тут вернулся Джона с бутылкой холодной воды в одной руке и коробкой салфеток – в другой. Он опустился на землю рядом с Эстер, которая стянула с себя желтую куртку, легла спиной на траву и попыталась перевести дыхание.
– Все хорошо, все хорошо, – сказал Джона, прикладывая влажную салфетку к ее лбу.
Может быть, не в этот раз и не в следующий, но Джона в конце концов все-таки устанет от нее. Настолько расстроится из-за ее неспособности быть нормальной, что уйдет. Возможно, будь она сексуальной и уверенной в себе, не имей кожу, словно минное поле, усыпанную веснушками, она могла бы как-то оправдать свою сумасбродность, надломленность и чудаковатость. Но в нынешней ситуации в ней не было ничего привлекательного, отчего бы он захотел еще долгое время выносить ее бред.
Люди быстро устают от психических расстройств, когда понимают, что с ними никак нельзя справиться.
– Твоя спальня, – вдруг сказал Джона.
– Что?
– Под номером четыре. В списке твоих самых интересных отличительных черт. Твоя спальня.
– А вот это наглое вранье. Ты просто придумываешь на ходу, да?
– Ага. Чтобы не слишком распускать нюни из-за всей этой фигни.
– А под номером один, наверное, будет форма ногтя на моем пальце ноги или что-то в этом духе.
– Нет, это точно идет под номером три. У тебя прелестные ногти. – Когда Эстер стало лучше и она смогла сесть, Джона сказал: – Давай я отвезу тебя домой.
Эстер покачала головой.
– Не домой.
– Ладно. Тогда… Я показал тебе свое любимое место. Почему бы тебе не показать мне свое?
Когда они сели обратно в пропахшую рвотой машину (Джона, разумеется, за руль), она попросила отвезти ее на парковку местного торгового центра.
– Итак… мы на парковке, – заявил он, припарковавшись.
Эстер до сих пор дрожала, обливалась потом и вообще была не в себе. Будь прокляты эти панические атаки.
– Когда нам было по одиннадцать лет, мама привезла нас сюда утром в канун Рождества.
– Сделать последние покупки?
– Не совсем. В машине она объяснила нам, что не сможет в этом году купить подарки. Два месяца назад папа заперся в подвале, Редж содержался в Лилак-Хилл, а ее уволили с работы, так что у нас не было денег. Ни копейки. Даже на еду.
– И это твое счастливое воспоминание?