Под алыми небесами
Шрифт:
Появился еще один рабочий. Пино придержал дверь, прежде чем она закрылась, и стал подниматься по крутой узкой лестнице, уходящей на высоту тридцати этажей к галерее вдоль длинной стороны базилики, мимо горгулий, шпилей и готических арок. Он не сводил глаз с безупречной многоцветной статуи Мадонны на самой высокой башне Дуомо, дивясь тому, как она пережила войну и сколько разрушений видела.
Мокрый от холодного пота, дрожа, несмотря на пекло, он двигался между и под арочными контрфорсами, поддерживающими крышу. Наконец Пино остановился, достигнув
Пино, мучимый страданиями, которым не было конца, поднял лицо к небу и прошептал:
– Я не сказал ничего, чтобы спасти ее, Господи. Я ничего не сделал.
Это признание снова вернуло его к трагедии, и он захлебнулся рыданиями.
– После всего… после всего, что было, у меня не осталось ничего.
Пино услышал смех, музыку и пение, доносящиеся с площади. Он шагнул на балкон и посмотрел вниз, опершись на ограду. В девяноста метрах под ним, в том месте, где он видел рабочих, устанавливающих прожекторы почти два года назад, теперь играли скрипки, аккордеоны и гитары. Он видел, как из рук в руки передаются бутылки вина, как целуются, танцуют, любят по другую сторону войны.
Боль и скорбь терзали его. Пино решил, что эта пытка дана ему в наказание. Он склонил голову… Ария паяца с разбитым сердцем звучала в его ушах, а Анна скрючивалась и падала снова и снова, и… за несколько секунд его вера в Бога, в жизнь, в любовь, в лучшее завтра растаяла.
Пино, держась за мраморный столбик, забрался на перила балкона – предатель, брошенный, одинокий… Он посмотрел на перистые облака, плывущие по лазурному небу, и решил, что в миг смерти хорошо смотреть на небо и облака.
– Господи, ты видел все, что я совершил, – сказал Пино, отпуская столбик, чтобы сделать худший из шагов. – Смилуйся над моей душой.
Глава тридцать первая
1
– Стой! – раздался за его спиной мужской голос.
Пино вздрогнул, чуть не потерял равновесие и не свалился с перил, он был близок к тому, чтобы пролететь тридцать этажей до брусчатки площади и разбиться. Но его рефлексы альпиниста были слишком сильны. Пальцы вцепились в столбик. Он удержался на перилах, смог оглянуться через плечо и почувствовал, что его сердце словно пытается уползти из груди.
Менее чем в трех метрах от него стоял кардинал Милана.
– Что вы делаете? – спросил Шустер.
– Умираю, – тупо ответил Пино.
– Вы не сделаете ничего такого. По крайней мере, в моей церкви. И не в этот день, – сказал кардинал. – Хватит кровопролитий. Спуститесь с перил, молодой человек. Немедленно.
– Милорд кардинал, так будет лучше.
– Милорд кардинал?
Князь Церкви прищурился, поправил очки, присмотрелся:
– Только один человек называет меня так. Вы водитель генерала Лейерса. Пино
– Именно поэтому мне лучше спрыгнуть, чем жить.
Кардинал Шустер отрицательно покачал головой и шагнул к нему:
– Вы предатель и коллаборационист, который прячется в Дуомо.
Пино кивнул.
– Тогда спускайтесь, – сказал Шустер, протягивая руку. – Вы в безопасности. Я даю вам убежище. Вы под моей защитой, никто не посмеет прикоснуться к вам.
Пино хотелось зарыдать, но он поборол себя и сказал:
– Вы бы не дали мне убежища, если бы знали, что я сотворил.
– Я знаю, что говорил мне о вас отец Ре. Для меня этого достаточно, чтобы знать: я должен вас спасти. Возьмите мою руку. Мне становится нехорошо, когда я смотрю на вас там.
Пино посмотрел на протянутую руку Шустера, его кардинальское кольцо, но не взял ее.
– Чего бы хотел от вас отец Ре? – спросил кардинал Шустер.
При этих словах что-то дало слабину у Пино внутри. Он ухватил кардинала за руку, спрыгнул и встал перед ним, ссутулившись.
Шустер положил руку на дрожащее плечо Пино:
– Не может быть, чтобы все было так плохо, сын мой.
– Все гораздо хуже, милорд кардинал, – сказал Пино. – Хуже не бывает. Я совершил такое, что мне теперь прямая дорога в ад.
– Позволь мне быть твоим судьей, сын мой, – сказал Шустер, уводя его с балкона.
Он усадил Пино под одним из арочных контрфорсов собора. Пино сидел, смутно воспринимая музыку, которая доносится снизу, смутно понимая, что кардинал попросил кого-то принести еду и воду. Потом Шустер присел рядом с Пино.
– Расскажи мне все, – сказал кардинал. – Я выслушаю твою исповедь.
Пино пересказал Шустеру историю своих отношений с Анной, как он встретился с ней в день первой бомбардировки Милана, а потом четырнадцать месяцев спустя в доме любовницы генерала Лейерса, о том, как влюбился в нее, как они собирались пожениться, как она трагически погибла меньше часа назад.
– Я ничего не сказал, чтобы их остановить, – сквозь слезы проговорил он. – Ничего не сделал, чтобы ее спасти.
Кардинал Шустер закрыл глаза. Пино, у которого сдавило горло, с трудом произнес:
– Если бы я по-настоящему любил ее, я… я был бы готов умереть с ней.
– Нет, – сказал прелат, открывая глаза и устремляя взгляд на Пино. – Трагедия, что твоя Анна умерла так, но у тебя есть право жить. У каждого человека есть это право, дарованное Господом, а ты опасался за свою жизнь.
Пино вскинул руки и воскликнул:
– Вы знаете, сколько раз опасался я за свою жизнь в последние два года?
– И представить себе не могу.
– Во всех предыдущих случаях я верил, что нужно поступать правильно, какой бы ни была опасность. Но я просто… не мог поверить в Анну достаточно, чтобы…
Он снова начал плакать.
– Вера – вещь странная, – сказал Шустер. – Как сокол, который год за годом селится в одном месте, а потом вдруг улетает. Иногда на годы, но для того, чтобы вернуться окрепшим спустя время.