Под алыми небесами
Шрифт:
– И?..
– Я не готова показать тебе мои шрамы. Не хочу, чтобы ты видел меня человечной, слабой и цельной. Я хочу, чтобы мы… были сказкой друг для друга, просто чтобы отвлечься от войны.
Анна поцеловала его еще раз. Пино показалось, что к струнным в его груди присоединились духовые, а его разум и тело свелись к одному: к музыке Анны-Марты, и ничему другому.
Глава девятнадцатая
1
Когда
– Вы просидели тут два часа? – спросил Лейерс.
Пьяненькая и пребывавшая в веселом настроении Долли разглядывала Пино:
– Это было бы трагедией для Анны.
Пино покраснел и отвернулся от Долли, которая хохотнула и прошествовала мимо него.
– Вы можете идти, форарбайтер, – сказал Лейерс. – Поставьте «даймлер» в гараж и будьте здесь в шесть ноль-ноль.
– Oui, mon general.
Пино вел машину по городу, близился комендантский час, а он не мог не думать о том, что сегодня был лучший вечер в его жизни в конце худшего в его жизни дня. На протяжении двенадцати часов он пережил все возможные эмоции, от ужаса и скорби до счастья, когда Анна целовала его. Она была почти на шесть лет старше его, но это ничуть не смущало. Напротив, даже делало ее более привлекательной.
Пино оставил машину в гараже и возвращался в квартиру на Корсо дель Литторио, мысли его снова метались между сценой расстрела и музыкой, которая звучала в нем, когда он целовал Анну. Часовые при входе проверили его документы; он садился в кабину лифта с мыслью: «Бог дал, Бог и взял. Иногда в один и тот же день».
Если отец Пино не играл на скрипке с друзьями-музыкантами, то ложился обычно рано, и потому Пино открыл дверь и вместо одной включенной лампочки, оставленной для него, застал яркий свет по всей квартире, а на полу лежали знакомые ему чемоданы.
– Миммо! – вполголоса вскрикнул он. – Миммо, ты здесь?
Брат, улыбаясь, вышел из комнаты, подбежал, обнял Пино медвежьей хваткой. Подрос он, вероятно, всего на дюйм, но за те пятнадцать недель, что они не виделись, явно прибавил в весе. Пино чувствовал мощные мышцы на руках и спине брата.
– Как я рад тебя видеть, – сказал Миммо. – Очень рад.
– Что ты здесь делаешь?
Миммо понизил голос:
– Я сказал папе, что приехал домой ненадолго, но, говоря по правде, хотя мы и делаем в «Каса Альпина» важное дело, я не мог там больше оставаться, скрываться, когда настоящая борьба разворачивается здесь.
– И что ты собираешься делать? Присоединиться к партизанам?
– Да.
– Ты слишком юн, Миммо, отец будет возражать.
– Папа ничего не узнает, если ты ему не скажешь.
Пино внимательно посмотрел на брата, удивляясь его смелости. Пятнадцатилетний мальчишка, он, казалось, ничего не боится, готов без тени сомнения ввязаться в драку. Но уходить в
Он увидел, как кровь отхлынула от лица Миммо, его брат трясущимся пальцем показал на повязку со свастикой, торчащую из кармана Пино, и сказал:
– Что это?
– Часть моей формы, но совсем не то, что ты думаешь.
– Как это – не то, что я думаю? – сердито спросил Миммо и сделал шаг назад, чтобы увидеть все одеяние брата. – Пино, ты сражаешься за нацистов?
– Сражаюсь? Нет, – ответил он. – Я водитель. Только и всего.
– У немцев.
– Да.
Миммо, казалось, готов был плюнуть ему в лицо.
– Почему ты не сражаешься за Италию в Сопротивлении?
Пино помедлил, потом сказал:
– Потому что тогда мне придется стать дезертиром. А нацисты теперь расстреливают дезертиров, ты знаешь об этом?
– Ты хочешь сказать, что стал нацистом, предателем Италии?
– Все не так просто.
– Проще не бывает! – закричал на него Миммо.
– Это была идея дяди Альберта и мамы! – закричал в ответ Пино. – Они хотели спасти меня от отправки на русский фронт, поэтому я поступил в «ОТ» – «Организацию Тодта». Они строители. Я просто вожу одного офицера, жду, когда закончится война.
– Тихо! – сказал отец, выходя из комнаты. – Часовые внизу вас услышат!
– Неужели это правда, папа? – сдавленным шепотом проговорил Миммо. – Пино носит нацистскую форму, выжидает, когда кончится война, тогда как другие люди сражаются за Италию?
– Я бы так не сказал, – ответил Микеле. – Но ты прав – твоя мать, дядя Альберт и я решили, что так будет лучше.
Эти слова ничуть не успокоили младшего сына. Миммо презрительно усмехнулся, глядя на старшего брата:
– Кто бы мог подумать? Пино Лелла повел себя как трус.
Пино так резко и сильно ударил брата, что разбил ему нос, и Миммо упал.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, – сказал Пино. – Ни малейшего.
– Прекратите! – сказал Микеле, вставая между ними. – Не смей его больше бить!
Миммо посмотрел на кровь у себя на руке, потом презрительно – на Пино.
– Давай, братишка-нацист, прибей меня. Это единственное, что вы, немцы, умеете хорошо делать.
Пино хотелось измордовать брата и одновременно – рассказать о том, что он уже перенес и сделал ради Италии. Но он не мог.
– Верь, во что твоей душе угодно, – сказал Пино и ушел.
– Фриц несчастный! – крикнул ему вслед Миммо. – Спасай свою шкурку, гитлереныш!
Пино, дрожа от злости, закрыл дверь спальни и запер ее, разделся, улегся в кровать, поставил будильник. Выключил свет. Костяшки пальцев у него саднило, а он лежал и думал, что жизнь снова дурно обошлась с ним. Неужели Бог хотел для него такой судьбы? Увидеть смерть героя, обрести любовь, выносить презрение брата – и все в один день.