Под алыми небесами

Салливан Марк

Пино оставил в столовой записку для Баки, сообщая о сожжении документов, попрощался с отцом, тетушкой и родственником и ушел.

Темнело, но здания и дороги все еще излучали тепло. Пино шел, и ему было хорошо. Тепло и влага словно добавили смазки в его суставы после нескольких дней езды, стояния, наблюдения. Пино сел в «фиат» и уже хотел его завести, когда на заднем сиденье произошло какое-то движение, и Пино почувствовал холодное дуло пистолета на своем затылке.

– Не двигайся, – сказал человек. – Руки на руль. Пистолет?

–

Нет, – сказал Пино, слыша дрожь в своем голосе. – Что вам надо?

– А ты как думаешь?

Теперь Пино узнал голос, и внезапно его охватил ужас при мысли о том, что сейчас жизнь его оборвется – брат выстрелит ему в голову.

– Не делая этого, Миммо, – сказал он. – Мама и папа…

Пино почувствовал, что сталь уже не упирается в его голову.

– Пино, извини ты меня, бога ради, за то, что я тебе наговорил, – начал Миммо. – Я теперь знаю, что ты делал, секретная работа, и я… я восхищаюсь твоим мужеством. Твоей преданностью делу.

Сначала Пино расчувствовался, а потом разозлился:

– Тогда зачем эти шутки с пистолетом?

– Я не знал, вдруг ты вооружен. Боялся, что можешь меня застрелить.

– Я бы никогда не застрелил младшего брата.

Миммо поднялся с сиденья и обнял брата:

– Ты меня прощаешь?

– Конечно, – сказал Пино, уже без гнева. – Откуда ты мог знать? А мне нельзя было тебе говорить – дядя Альберт сказал, что так будет безопаснее.

Миммо кивнул, отер глаза рукавом и сказал:

– Меня прислали командиры моего отряда передать тебе приказ.

– Приказ? Я подчиняюсь приказам генерала Лейерса.

– Уже нет, – сказал Миммо, передавая ему лист бумаги. – Ты должен арестовать Лейерса в ночь на двадцать пятое и привезти по этому адресу.

Арестовать генерала Лейерса? Поначалу эта мысль обескуражила Пино, а потом он представил, как наводит пистолет на голову Лейерса, и ему это понравилось.

Он арестует генерала, а потом скажет ему, что все это время работал на Сопротивление. Швырнет эти слова Лейерсу в лицо: «Я был у вас под носом все это время. Я видел все, что вы делали, надсмотрщик».

– Я сделаю это, – сказал наконец Пино. – Для меня это будет честью.

– Тогда встретимся, когда война закончится, – сказал Миммо.

– Куда ты?

– Сражаться.

– Как? Что ты будешь делать?

– Сегодня мы будем устраивать диверсии. И мы ждем, когда нацисты начнут отступать из Милана. Тогда мы устроим засаду, проучим их – больше никогда не сунутся в Италию.

– А что чернорубашечники?

– Они тоже получат по заслугам. Если мы хотим начать все сначала, нам нужно чистое государство.

Пино тряхнул головой. Миммо, несмотря на свои шестнадцать лет, был закаленным ветераном.

– Ты только береги себя, – сказал Пино.

– И ты тоже, – ответил Миммо, выскальзывая из машины в темноту.

Пино повертел головой, высматривая брата, но ничего не увидел. Миммо

исчез, как призрак.

Пино при этой мысли улыбнулся. Он завел машину генерала, впервые за несколько дней чувствуя приподнятое настроение, по крайней мере с тех пор, как он в последний раз видел Анну.

3

Сердце у Пино забилось быстрее, когда он остановил машину у квартиры Долли около восьми часов в тот вечер. Помахав старухе в холле, он поднялся на третий этаж и нетерпеливо постучал в дверь.

Дверь открыла улыбающаяся Анна. Она чмокнула его в щеку и прошептала:

– Долли расстроена. Генерала не было дома почти четыре дня.

– Сегодня он вернется, – сказал Пино. – Я уверен.

– Пожалуйста, скажи ей об этом, – прошептала Анна и подтолкнула его по коридору.

Долли Штоттлемейер лежала на диване в гостиной, и, кроме белого халата Лейерса, на ней почти ничего не было. Она пила чистое виски со льдом из стакана, а судя по ее виду, это была уже не первая, не вторая и даже не пятая порция за день.

Увидев Пино, Долли состроила оскорбленную гримаску и сказала:

– Где мой Ганси?

– Генерал в штабе вермахта, – сказал Пино.

– Мы уже должны были быть в Инсбруке, – сказала Долли заплетающимся языком.

– Завтра перевал откроют, – сказал Пино. – И он на днях сказал мне, что переправит вас туда.

В глазах Долли появились слезы.

– Правда?

– Это его слова.

– Спасибо, – сказала Долли, дрожащей рукой поднимая стакан. – Я не знала, что со мной будет. – Она отхлебнула виски, улыбнулась и встала. – А теперь идите. Я должна прихорошиться.

Долли пошатнулась, уперлась рукой в стену, прошла мимо них и исчезла в коридоре.

Они услышали, как захлопнулась дверь спальни, и поспешили на кухню. Пино повернул Анну лицом к себе, приподнял ее, поцеловал. Анна обвила его ногами и поцеловала с неменьшей страстью. Когда их губы наконец разъединились, она сказала:

– Я тебя покормлю. Сосиски и брокколи, как тебе нравится, еще хлеб с маслом.

Пино понял вдруг, что голоден как волк, неохотно отпустил Анну и тихо сказал:

– Боже, как я скучал по тебе. Ты и представить не можешь, как мне хорошо с тобой здесь, сейчас.

Анна улыбнулась ему:

– Я и не предполагала, что так будет.

– И я тоже, – сказал Пино, снова и снова целуя ее.

Они съели горячие сосиски и брокколи, обжаренные с чесноком в оливковом масле, вместе с хлебом и маслом, выпили генеральского вина, а потом ускользнули в комнату Анны – когда Долли на стук во входную дверь крикнула, что откроет сама. В маленькой жаркой темной комнате стоял запах Анны, тут же опьянивший Пино. Он искал глазами ее силуэт в темноте, протянул руку, чтобы притронуться к ее телу. Анна уже успела раздеться и сгорала от желания.