Под горой Метелихой(Роман)
Шрифт:
Андрон ничего не ответил. Прощаясь с учителем, он задержался возле калитки: на высоком плетне висела отточенная коса, слепила зеркальным блеском. Молча проводил Николая Ивановича до калитки, вернулся, снял косу, поплевал на руки. В несколько взмахов повалил зеленую стену пшеницы.
Глава восьмая
Вместе со стариком Мухтарычем Мишка пас стадо. По утрам вставать не хотелось, но Мишка заставлял себя делать это, а добрый старик давал ему часик- другой вздремнуть на лесной полянке, когда в обед сгоняли коров к водопою.
Мухтарыч —
— Дюрт ярым (четыре года) как собака жил, — говорил старик Мишке и обязательно поднимал при этом на уровень глаз свою обезображенную левую руку без большого пальца.
— Дюрт ярым, — горестно повторял Мухтарыч, а потом пригибал мизинец и рассказывал далее, что за четыре года один-единственный раз поужинал вместе с хозяином за столом на чистой половине его дома, да и то, когда у мельника ночевали милиционер и налоговый инспектор.
После того как покалечил батрак свою руку, она долго болела, начала сохнуть, и Мухтарычу было отказано, — кому нужен такой работник! Вот и стал пастухом.
Старик замолкал, уставившись в одну точку, сидел, покачиваясь, поджав под себя ноги, или принимался вполголоса напевать. Лицо его становилось печальным, как и сама песня — без конца и начала, слов которой Мишка не понимал. Точно очнувшись от сна, Мухтарыч вздрагивал, моргал красноватыми веками и снова обращался к своему прошлому.
— Зачем живет такой люди? — искренне изумлялся старик, вспоминая жадюгу мельника. — Деньги мешок день-ночь под рубашкой держит, хлеба амбар, мед, сало бочкам стоит — сам лаптям ходит, кислый похлебка ест! Зачем много?! Есть-пить хватит — сосед позови. Хорошо сделал другому — на душа веселье, никому не даешь — сохнешь. За это тюрьма садить надо!
— Ну и выслали же, — вставил свое слово Мишка, — всё отобрали.
— Давно так надо! Такой люди — зараза: он, как дохлый кошка, воняет!
От Мухтарыча же многое узнал Мишка и про каменнобродских богатеев, о том, как жили они до колхоза. В те годы пастухи нанимались на сельском сходе, кормились и ночевали обходом — из дома в дом, и уж кому-кому, а Мухтарычу за десять-то лет довелось всякого повидать. Вот и делил поэтому старик жителей Каменного Брода на две неравные части: «якши кеше» и «ин яман кеше» (добрые и очень плохие люди). К хорошим относились мужики с Нижней улицы, к плохим — богатеи с Верхней. Теперешнего председателя Карпа Даниловича, Андрона, Екима-сапожника, Володькину
— А про попа что ты скажешь? — во время одного из таких разговоров полюбопытствовал Мишка. — В колхоз ведь зимой еще приняли — пасечником!
— Ваш поп — умный поп, — ответил Мухтарыч. — Батыр ваш поп. Я татарин, а он меня своим чашка кормил. Один раз ураза поспел — вот такой кусок мяса давал! — Старик показал руками, как будто держит арбуз.
— Этот год, Мишка, лучше жить стало, — говорил Мухтарыч, хотя вопроса об этом ему и не было задано. — Смотри сам: кусок хлеба не просим, чапан новый дали, Карпушка сказал — осень придет, настоящий сапог куплю. Сказал, чтобы я тут оставался зимой лошадям смотреть. Наверно, останусь.
«А я пастухом быть не хочу, — про себя рассуждал Мишка. — Попрошусь на курсы трактористов. Чем я хуже того же Екимки?»
Завидно было парню смотреть на трактористов, особенно когда встречал Дымова, и во сне не раз уже видел себя в комбинезоне синем и в кожаной шапке с очками. По осени в армию должен уйти Дымов, на тракторе Екимка останется, вот и подучиться бы Мишке, а лучше того — на шофёра бы! Краешком уха слышал такой разговор Мишка: если урожай будет добрым, купят для колхоза автомобиль.
В середине лета затеяли комсомольцы новое дело — от мельницы свет провести в деревню. Посоветовались с председателем, с Николаем Ивановичем расчеты свои прикинули — как будто всё хорошо; к водосливному колесу установить дополнительную передачу и ремень на динамо-машину — Дымов это предложил. Однако на деле расчеты эти не оправдались; тут уж и Николаю Ивановичу пришлось поломать голову. Первое — мало воды; если всё время держать шлюз открытым, пруд обмелеет и мельница остановится. Второе — нельзя гонять вхолостую рабочее колесо, чтобы жернова попусту не обтачивались, а веретена отключить нельзя. Значит, хочешь ты или нет, света не будет, пока не начнется помол. Ночью мельница чаще всего не работает, вот тут и думай.
Дымов не отступал — предложил рядом с мельничным еще одно колесо поставить, шлюз разделить. Мельник опять за старое: мало воды.
— Запруду поднять метра на два!
— Слабовата она, напора не выдержит, — противился мельник. — Полетит всё к черту — колеса твои и мост! И так еле держится, по ночам другой раз заслоны приходится поднимать. Пока нет помола, через слань лишнюю воду сгоняю.
— А во время помола?
— Тогда, вестимо дело, заслоны отпущены. Все, кроме шлюзового.
— Задачка!
— Ничего, решим! — успокоил Владимира Николай Иванович. — Займитесь, пока позволяет время, столбами.
Когда столбы устанавливали, на два дня отпросился Мишка у Мухтарыча, чтобы поработать со всеми вместе, — к этому времени и его в комсомол приняли. И у Николая Ивановича задачка решенной оказалась.
Навозил Владимир из леса столбов, а плотники на мельнице второе колесо установили, только не в рабочем шлюзе, а под мостом — у сливного лотка. По- другому наладили и передачу на динамо-машину. Динамо теперь можно было включать попеременно и к рабочему колесу мельницы, и к добавочному.