Под кодовым названием «Эдельвейс»
Шрифт:
— Почему же вы — специалист по сокращению населения — оказались в Берлине?
— У меня — нюх. Шеф гестапо ценит людей с врожденным нюхом. Этому искусству не научишься ни в одной спецшколе. Знаете, с талантом нужно родиться.
— И что же выискиваете вы для Мюллера?
— Не что, а кого…
— Так кого же, если не секрет?
— Дело простое. В концлагерях собирается разный люд. Всех нужно просеять с пользой для рейха. Выявить комиссаров, евреев, командный состав, а также поддающихся, пригодных для агентурно — диверсионной выучки. На всех их мой нюх — безошибочный. Существенно?
Одна из утренних бесед запомнилась
— Помните Астафьева? — спросил Гейлиген.
— Русского шпиона? — уточнил Майер, будто и в самом деле что–то припоминая.
— Его.
— Что с ним?
— Сейчас уже ничего, если не считать труп чем–то существенным.
— Неужели расстреляли? У нас не так быстро…
— Да нет, переборщили на допросах. Он не показывал, что умирает. Ввел в обман и умер. Не человек был, а кремень! Из него не выжали ни одного признания.
— Жаль, — грустно сказал Майер.
— Еще как! — охотно согласился гестаповец. — А во всем виноват ваш Хейниш.
— А при чем здесь мой шеф? — на этот раз Майер по — настоящему удивился.
— Он передал задержанного в зондеркоманду Пат–цига. Так?
— Передал. Под расписку.
— В этой команде нет ни одного специалиста, который умел бы спрашивать с толком. Применяют устаревшие, чуть ли не средневековые методы дознания. Допрос необходимо совмещать с тщательным медицинским наблюдением. На существенном современном уровне! У нас, в гестапо, на допросах обязательно присутствует врач высокой квалификации. Из мешка костей вам снова сделает анатомический скелет. Поэтому мы умеем разговорить любого. Наши заключенные мечтают о смерти, как о манне небесной. Для них смерть — это спасение, счастливое бегство из наших рук. И мы не обманываем — мы твердо обещаем заключенному смертный приговор. Но только после существенного признания. У нас нет безмозглых костоломов.
Он неожиданно спросил:
— А вы не очень переживаете за своего шефа?
— Как на мой вкус, — осторожно ответил Майер, — господин Хейниш — не из худших. А что?
— Он сделал одну глупость. Существенную!
— Что вы говорите? Какую же?
— Накатал донос на меня, а фактически — на Мюллера.
— Не может быть! — Майер и в самом деле ничего не знал об этом.
— Было!
— Разве можно вас в чем–либо обвинить?
— На каждого можно бросить тень. Была бы цель и желание.
— Какие же цель и желание могли возникнуть у Хейниша?
— Желание — спасти собственную шкуру. Цель — свалить свою вину на другого. Разве не существенно?
— Ничегошеньки не понимаю! — искренне ответил Майер.
— А! Возможно, вам неизвестна суть дела. А дело в том, что, как оказалось, «пианистка» была уже запеленгована. Планировалась акция на выслеживание ее сети. Хотели взять всех причастных… Конечно, объявлений на улице об этом не вывешивают… А я узнал Астафьева! Я ничего не знал о «пианистке». Так что его надо было брать где–нибудь подальше, и все было бы в порядке… А что вышло? Хейниш хватает Астафьева чуть ли не под окнами, вламывается в дом, убивает «пианистку», а потом стряпает донос, будто бы я именем шефа гестапо Мюллера принудил его действовать. Ну что ж! Мюллер меня спас, как Кальтенбруннер вытащил из беды Хейниша. Но у Мюллера долгая память. Вы в этом еще убедитесь. Самая малая зацепка, и я не позавидую Хейнишу. Загремит. Существенно!
Майер внимательно поглядел на Гейлигена и спросил:
— Интересно, он бил вас?
—
— Об Астафьеве.
— А — а, — сообразил Гейлиген. — Где же он мог меня бить?
— В Астрахани, *когда вы попали под следствие. Помните, вы как–то рассказывали?
— Да что вы, в самом деле, не знаете или прикидываетесь? Их методы расследования отличаются от наших. Существенно! Особенно в мирное время… Иначе я не имел бы чести вести с вами такие приятные беседы. Чудесное совмещение — физический моцион с интеллектуальным!
Вчера утром Гейлиген вдруг спросил Майера:
— Какого вы мнения обо мне?
Застигнутый этим неожиданным вопросом, Вилли только и смог, что неопределенно пробормотал:
— Да как вам сказать…
— И не скажете. Ничего существенного! У меня — нюх.
В его бесцветных глазах таилось какое–то невысказанное подозрение.
«И действительно, возможно, что–нибудь почуял, — обеспокоился Майер. — Что же насторожило этого зверя? Пора кончать игру…»
— У меня, господин гауптштурмфюрер, сложилось впечатление, что у вас ко мне какой–то особый интерес. Я буквально кожей ощущаю это!
— И что же вынюхали? — прямо спросил Майер.
— Скажу, когда будет что ответить. Существенно!
Гейлиген прижал локти к бокам и побежал по кругу…
Для выполнения замысла, который вырисовывался постепенно и наконец оформился в точную схему действий, Майеру нужны были две машины. Он имел лишь одну.
В этот вечер Вилли свою эсэсовскую форму скрыл под гражданским плащом, широким и долгополым. 06мотал шею темным платком. Шляпа с широкими полями, очки и наклеенные усы изменили обычный облик Майера. Во всяком случае, в темноте его не узнать. Новые перчатки, которых у него никто не видел, в этот вечер тоже обязательны. На всякий случай опустил в карман плаща тяжелый гаечный ключ. Стрельба при любых обстоятельствах исключалась! Берлин — слишком чуткий на выстрелы.
Свою машину он остановил в заранее избранном месте на Кинкелыптрассе. Закрыл на ключ и для надежности дернул дверь. Потом пешком направился к Бис–маркплац. Здесь в фешенебельном ресторане обслуживают без продовольственных талонов. Цены — легендарные, зато и выбор — как до войны. «Существенно!» — как сказал бы Гейлиген. Это и привлекало денежных воротил, особенно владельцев «народных предприятий», как была «демократически» названа вся промышленность «третьего рейха». Вблизи этого злачного «оазиса» всегда припарковывалась уйма машин. Одна из них и нужна была Майеру. Он похаживал в затененном скверике неподалеку, выжидая подходящего случая. Светомаскировка способствовала выполнению его замысла. Вот, кажется, и случай!..
Из роскошного «мерседеса» не вышел, а словно выкатился подвижный толстячок, небрежно хлопнул дверцей и быстренько открыл заднюю. Из машины, манерно изгибаясь, каждым движением подчеркивая какие–то свои прелести, выскользнули две разнаряженные дамы. Дорогостоящие дамы — мех, драгоценности, кокетливые шляпки… Лениво, словно кошки, покачиваясь, подались в ресторан. Толстячок поспешно захлопнул задние дверцы и трусцой поспешил за очаровательными соблазнительницами. Закрыть машину на ключ забыл… Двери ресторана раскрылись, на мгновение упал на улицу неяркий свет, и снова — темень. Вошли. Теперь — не терять времени. Вилли сел в чужую машину. Глянул на показатель бензобака. Майер включил мотор и неспешно отъехал, не привлекая внимания.