Под кодовым названием «Эдельвейс»
Шрифт:
— Спасибо за интервью! Пока что заканчиваю разговор.
Петерсон щелкнул тумблером.
— Трепачи, — пробурчал он, — Я начал войну на Восточном фронте намного раньше…
— Каким образом? — заинтересовался Шеер.
— Я имел честь служить в авиационном спецсоеди–нении полковника Ровеля, — охотно ответил Петерсон. — Оно подразделялось на три отряда. Летать над Россией и фотографировать с большой высоты пограничную полосу, военные и промышленно — транспортные объекты мы начали еще в октябре сорокового года.
— Много
— Тогда это было совершенно секретно, болтовня о мире, пакт о ненападении… А мы летали! Первый отряд базировался среди озер Восточной Пруссии. Вел разведку белорусского района. Имел машины «Хейн–кель–111» со специальными высотными моторами. Второй отряд вел съемки с базы Инстербург и действовал над всем Прибалтландом до самого озера Ильмень. В отряде были прекрасные самолеты «ДО–215» и «Б–2»…
— А вы лично в каком отряде были?
— В третьем. Вели фотосъемки Черноморского побережья. Базировались в Бухаресте. В этом смысле нам больше всех повезло… Между прочим, я здесь летал еще тогда, когда Зур только ходил по туристическим тропам.
Вдалеке над горным хребтом неожиданно возник слепящий гигант, почти такой же могучий, как Эльбрус.
— Казбек! — указал Петерсон.
Под самолетом, укрытые лесистыми ущельями, двигались горными дорогами войска. И все в одном направлении — на восток, где пылали Гизель и Май–рамадаг.
— Можно немного ниже? Сделаем несколько снимков.
Петерсон взглянул на приборы.
— Высота для съемок достаточная, — сказал. Потом сдвинул один рычаг, второй, нажал кнопку и объявил: — Все — съемка сделана! Хотите? Переведу съемку на автоматику.
— Буду искренне благодарен! Такие великолепные пейзажи! Для моей книги — это буквально клад. Немецкие войска на дорогах Кавказа, среди горного хаоса и ледников…
— Смотрите вперед, господин Шеер… Владикавказ!
— Можно ли сфотографировать?
— Одну минуту… Готово! Будете иметь линию фронта словно на ладони… Но странно…
— Что именно?
— Сегодня не видно в воздухе русских. В последние дни они очень беспокоили — появляются новые самолеты.
— Где базируются?
— Если бы знать!
— Я — «Седьмой». Я — «Седьмой»! С юга — самолеты русских! — послышалось в наушниках.
— А, наклйкал–таки на наши головы, дьявол бы их взял! — выругался Петерсон.
В наушниках снова тревожно зазвучало:
— Внимание! В воздухе «танки»!
— Какие «танки»? Почему «танки»? — удивился Шеер.
— Новый самолет русских — «Илюшин». Мы называем их «воздушными танками». Страшная машина! Штурмовик с пушками! Представляете?
— В небе «МИГи»!
— Ну, держитесь, господин литератор, сейчас будет пекло!
Действительно, все закружилось в карусели. Горы неожиданно повисли над головой всей своей грозной громадой. Небо вращалось синеватой воронкой под ногами. Самолет швыряло в круговерть, где небо и земля сменялись в стремительном калейдоскопе. Шеер с непривычки
— Сзади русские! «Пятый», сзади русские!..
— Вижу!
— «Двадцатый», набери высоту, впереди справа «МИГ»…
И вдруг в наушники ворвался родной русский голос:
— На тебе, гад!..
— «Пятый»! Огонь на фюзеляже! Тяни до линии фронта!
— Добей гада, Ванюша, добей! — снова родной голос. — Атакуй фоторазведчика!..
Самолет резко качнуло. Петерсон впился глазами в приборы. Качнул штурвал — слушается.
— Петерсон, ты горишь! Тяни! Прикроем!..
— Я — Гюде! Петерсон, тяни!
— Черт бы их побрал! — выругался Петерсон, — Скорость падает!..
«Время настало!» — решил Шеер, открыл дверцу в салон и взглянул на Лютке.
Через несколько секунд что–то дико затрещало в наушниках и вдруг все объяла тишина: Лютке сделал свое дело — обезвредил стрелка — радиста и вывел из строя рацию.
— Этого не хватало! — озлился Петерсон, который из–за грохота моторов ничего не слышал. Из–под капота машины мелькнули быстрые огненные языки. В кабину проник дым. Стиснув губы, Петерсон закаменел за штурвалом и упрямо, ровно, будто по ниточке, тянул самолет к своим, к линии фронта, который уже недалеко вспыхивал взрывными всплесками.
Шеер освободился от пристежных ремней.
— Будем прыгать?
— Вы что, с ума сошл!^? — закричал пилот, — Под нами — русские! Сдохну, но дотяну до своих!..
Шеер выхватил пистолет.
— Садись! — приказал Петерсону, — Садись, иначе пристрелю!
— Не дури! — изумленно уставился на него тот. — До наших недалеко! Там будем прыгать!
— Садись, говорю! Считаю до трех!
Петерсон передвинул рычаги управления. Самолет сделал разворот через левое крыло. Шеер поглядел туда, где находился Лютке: тот торопливо вынимал кассету из фотокамеры самолета. Воспользовавшись этим, Петерсон переключил управление на автопилота и отстегнул ремни. Молниеносным ударом полоснул Шеера ребром ладони по глазам. Вторым ударом сбил его на приборную доску, и гауптман тяжело осел, потеряв сознание. Карабин парашюта зацепился за приборную доску, и в кабине рывком вывалился белый шелк. Петерсон кинулся к неподвижному Шееру, чтобы овладеть пистолетом, но не успел: Лютке выстрелил ему в спину.
— Константин Васильевич! — закричал он. — Товарищ капитан!
Ответа не было.
Сорокин оглянулся на убитого Петерсона: по его парашюту гулял огонь…
Он действовал быстро и решительно — знал: каждая секунда дорога. Освободил капитана от его уже бесполезного парашюта, надел на него свой, привязал к ремням и пасам кассеты, фото–и киноаппараты с заснятыми пленками. Прицепил фал к скобе парашюта и вытолкнул беспамятного Калину из самолета. Видел: парашют раскрылся.