Под кровью — грязь
Шрифт:
– Ладно, – сказала Наташка и разжала руку, – поноси их пока.
Блондин с шумом выпустил сквозь зубы воздух и присел.
– Ну, ты сука! – это прозвучало почти как похвала.
– Я Наташка. И с кем трахаться – решаю я сама. Сейчас я займусь этим с Бесом.
Наташка подтолкнула все еще плохо соображающего Беса к двери.
– А ты себя побереги, Блондин. Если у тебя и на вид также как на ощупь – нам есть о чем поговорить, – Наташка помахала рукой и закрыла за собой дверь.
– Тебе нравится убивать? – спросила Наташка у Беса.
– Не
– Подумай как следует, – сказала Наташка, медленно расстегивая на Бесе одежду, – нравится?
– Нравится.
– А когда тебя убивают? – Наташка толкнула Беса на кровать и стала раздеваться сама.
– Чего? – не понял вопроса Бес.
– Ладно, об этом потом.
Времена, когда выстрел на улице был чрезвычайным происшествием, прошли давно. Люди стали понимать, что за грохотом выстрела чаще всего следует свист пули, и те, кто испытывал желание пойти посмотреть, что именно так грохнуло, вымерли в прямом смысле слова.
Так что Бес, в принципе, мог не торопиться. Он вообще мог бы спокойно пройти к машине и, не торопясь, доехать до места встречи с Палачом. Сообщение о стрельбе поступило на пульт дежурного почти через час после того, как ошметки головы Жука смешались с грязью на самом краю детской площадки.
Ровно час понадобился случайному позднему прохожему, чтобы победить инстинкт самосохранения. Ночь порадовала его обилием сильных впечатлений. Вначале прохожий чуть не наскочил на веселую компанию. Его спас темный подъезд. Затем прохожий услышал крики и шум драки, но особого интереса к происходящему не проявил, ограничившись небольшой радостью, что не у него попросили закурить.
Потом в саду загрохотало, и выглянувший на первый выстрел счастливчик, успел разглядеть за деревьями несколько вспышек. После паузы и после того, как остатки пьяной компании поспешно ретировались с места разборки, прохожий осторожно вышел из подъезда и чуть не схлопотал сердечный приступ, услышав в саду еще один выстрел.
Пока прохожий стоял на крыльце чужого подъезда, Бес ушел, очистив карманы Жука. Пока прохожий уговаривал себя не делать глупостей и спокойно отправляться спать, умер один из подраненных. Ему разворотило живот первой пулей. Не кричал он только потому, что боль скрутила его в тугой узел и не давала возможности перевести дыхание.
Снова начало моросить, когда прохожий окончательно решил позвонить в милицию. Но ближайший телефон-автомат не работал, и прохожий отправился домой, окончательно махнув на все рукой. И не исключено, что тела убитых обнаружили бы только утром, если бы не сложные отношения прохожего с матерью жены.
Когда на вопрос супруги, где это его носило так поздно, муж попытался рассказать, что стал свидетелем происшествия, а возможно даже и преступления, проснувшаяся теща выразила сожаление, что стреляли не в пустую голову зятя. Тот прямое оскорбление привычно стерпел и сообщил, что хотел позвонить в милицию.
Жена потрясенно промолчала, а теща очень громко сообщила ей, не обращая внимания на то, что это
Упоминание рогов в купе с тоном, которым это было сказано, переполнило чашу терпения зятя и он, чтобы доказать себе и окружающим свое мужество, смело отправился, несмотря на причитания жены, на улицу, нашел работающий телефон и, набрав две цифры, полушепотом сообщил дежурному о стрельбе. Благоразумно не сообщив своего имени, прохожий убыл домой, исчерпав запасы своего гражданского мужества на много лет вперед.
Дежурный, получив информацию, сообщил о ней ближайшей патрульной машине. Сержанты в патрульной машине переглянулись, и машина поехала немного медленнее. Так, на всякий случай. На этот же случай, прибыв на место возможного преступления, патрульные мигалку на машине не выключили, минут пять постояли возле машины, освещаемые всполохами синего огня, потом, не торопясь, двинулись в глубину сада, присвечивая себе фонариками и громко матеря погоду и грязь.
И еще через две минуты дежурный получил подтверждение серьезности вызова и направил на место происшествия дополнительные силы.
Потом было принято решение не прикасаться ни к чему до того, пока не рассветет. Так что к моменту появления Гаврилина во дворе, спектакль только приближался к своей кульминации.
Зрителей пытались держать на расстоянии, на балконе пятого этажа расположился счастливчик с биноклем, который громко комментировал все происходящее в саду. И в комментариях его не чувствовалось ни жалости к убитым, ни любви к милиции.
Гаврилин прошел мимо толпы зевак почти до самого подъезда, когда кто-то из стоящих в первом ряду вдруг признал в одном из убитых, тело которого лежало в грязи, словно скрученная половая тряпка, Дрюню, сына Семеновой с восьмого этажа.
Все затаили дыхание в предвкушении грядущей сцены, кто-то отправился на восьмой этаж и сообщил Семеновой, что с Дрюней что-то случилось. И через минуту двор огласился женским криком.
Господи! Которое утро подряд крик. Гаврилин подавил в себе желание зажать уши. На кого он ее покинул, как же теперь она будет жить без него, Андрюшеньки, сыночка и кровинушки?
Соседку пытались удержать, но она упала на колени возле тела сына прямо в грязь и кричала, то прижимаясь лицом к его груди, то запрокидывая голову. Выбегая из дома, она только набросила на старенький халат пальто и накрыла голову платком.
Теперь платок упал в грязь, открыв давно крашеные, не расчесанные после сна волосы.
– Доигрался, – удовлетворенно сказала старушка, стоявшая спиной к Гаврилину, толкнув подругу локтем.
– Доигрался, доигрался, – торопливо подтвердила подруга, вытянув шею и стараясь не пропустить ни секунды из представления.
Классная эпитафия, подумал Гаврилин. Доигрался. Бронзой по граниту. В назидание потомкам. Доигрался.
Гагарин долетался, Пушкин дописался, а Дрюня…