Под крылом птицы обломинго. Год первый
Шрифт:
***
Хогвартс-экспресс, а затем гостиные и коридоры гудели от разговоров о подарках, развлечениях и всяких мелочах, которые кажется таким важным разделить с друзьями. Мальчик-который-нагляделся-в-зеркало ходил пасмурный и вялый. Выбрав счастливый момент, когда Гермиона перестала наконец трещать о познавательных каникулах на континенте, я загнала Рона в угол, и потребовала объяснить, как именно он пытал национальное достояние в наше отсутствие. Пока что хватает позы руки-в-боки и легкого нажима, чтобы он раскололся. «Нам нужно к Хагриду», — решила я.
После «реверансов», включавших в себя обсуждение погоды, поглаживание
— Хагрид, ты давно видел Гарри?
— Чевой-то он перестал заглядывать, верно, вам много задают?
— По-моему, дело не в этом, — набрался смелости Рон, — он сам не свой, после того, как увидел родителей в… выпускном альбоме. Ты же знаешь многих бывших учеников, и мог бы написать тем, у кого есть фотографии папы и мамы Гарри? Наверное, им будет не жалко поделиться, у него ведь своей нет ни одной.
— Канешна! Вот он будет рад!
— И еще можно было бы попросить написать немножко про них: какие предметы любили, а какие нет, что у них получалось лучше всего, какие-нибудь смешные случаи и все такое, — добавила я. — Это же самое интересное, когда знакомишься с людьми.
— И не выдавай нас, ладно? Пусть это как будто случайно так придумалось, — попросил Рон, — А то Гарри обидится. Он вообще-то ни с кем не хочет это обсуждать.
В гостиной мы наткнулись на Поттера и Гермиону, которая уже было собиралась спросить, где нас носило, но тут Рон поспешно выдал фирменное «Ой какая нудятина, снова эти домашки», и она переключилась в режим воспитания. Спасены. Да, Уизли настоящий друг.
***
На каникулах я даром времени не теряла, поэтому на первом же уроке Зельеварения, когда ко всем вернулись их исписанные ехидными пометками эссе, получила целых шесть пергаментов.
— Мисс Блетчли, похоже, вам не дает покоя шекспировский вопрос подлинности авторства? Задержитесь.
— Причем тут Шекспир? — недоуменно спросил Рон, самый страстный наш с Поттером болельщик «против Снейпа».
— Не знаю, но публично заявляю, что я правоверная стратфордианка, и если профессор — сторонник Оксфордской теории(1), моё сердце разбито.
Это, конечно, была проказа в чистом виде: чтобы убедиться в правильности снейпотаблицы, кроме своего эссе с неизменным экскурсом в творчество Шекспира, я составила еще несколько за учеников разных факультетов, в том числе, парочку за второй и третий курсы. На кураже и потому, что формат не требует ничего, кроме умения работать с литературой. Все работы были начисто переписаны предполагаемыми авторами. Не думала, что «Моби Дик» выловит их так быстро.
Снейп сложил руки на груди и критически осмотрел меня от аккуратного конского хвоста из светлых волос до красных мартенсов. Похоже, где-то на уровне полоски небесно-голубых шерстяных гольфов между ботинками и мантией, профессор оставил всякую надежду на мое исправление. Глаза у него были такие усталые, что даже на целую минуту стало совестно. Пока я не вспомнила, как он развивал тему криворукости Поттера на практическом занятии. Это, конечно, было остроумно, но довольно деморализующе.
— Я жду объяснений, мисс Блетчли.
— Проверяла свою методологию. Кстати, вот это я не писала, только несколько советов дала. А еще одно вы не нашли.
— И что же мешало вам использовать эту «методологию», — Снейп издевательски выделил слово, произнеся
— Слепое тестирование.
— Намекаете на то, что я не объективен?
Вот теперь он уже откровенно веселился. В своем неподражаемом «двадцать баллов с Гриффиндора» стиле. Моя любимая левая снейповская бровь скептически приподнялась. Страшно завидую. Вот у меня перед зеркалом так ни разу за все каникулы не получилось.
— Статистически большинство оценок по всем четырем факультетам находится в области нормального распределения, — мне чертовски хотелось выделить термин, как это только что сделал Снейп, но инстинкт самосохранения победил. — Похоже, мы вас бесим одинаково. Сэр.
— Владельцам работ придется переписать эссе на другую тему, и сообщите им об этом вы. Отработки по средам до конца месяца в кабинете Зельеварения в семь.
К сожалению, излишек свободного времени у младших курсов профессор предпочитал занимать наведением чистоты в кабинете. Но с этого дня мои эссе еще немного удлинились. В последнем блоке я теперь писала вопросы, которые возникли по ходу работы с дополнительной литературой по Зельям, а иногда по ЗОТИ. И кроме ехидных комментариев в проверенных работах появлялись названия книг, где можно было найти ответы.
С точки зрения наблюдателя, наша вендетта вошла в «горячую фазу». Даже пять вынужденных писать новые эссе учеников мне только сочувствовали. Ну как же: первокурсница получает эссе с кучей пометок, несется в библиотеку, берет там в четыре раза больше книг, чем нужно, пишет эссе вдвое длиннее, чем все (кроме Гермионы), и так по кругу, но никак не может угодить сволочному Снейпу. Сочувствие заодно принесло мне новые материалы для сравнительной таблицы от болельщиков с разных курсов и факультетов (включая несколько секретно переданных слизеринских). Скоро я буду знатным снейпознатцем и видным снейповедом. Зато уж пялиться на собственно Снейпа теперь можно вволю. Подумают, что прикидываю, утопить его лучше или сжечь
На самом деле, оценка у моих эссе была стабильно «Выше ожидаемого». Увы, «Превосходно» мне светило только если я отрекусь от Шекспира, а это уже был вопрос принципа. Для нас обоих.
Вообще «любимчиков» Снейпа было человек десять на всех курсах. Не смысле фаворитизма, конечно, напротив, таких он дрючил больше, чем остальных. Я научилась опознавать «своих» в библиотеке: были книги, которые годами никто не брал, кроме нас, и целые стеллажи, до которых школьники доходили разве что в поисках укрытия от мадам Пинс. А кроме того, было у каждого особое выражение на лице: смесь восторга и страстного желания доказать, что ты не баран. Судя по поведению остальных избранных, первое правило бойцовского клуба, то есть клуба любимчиков, никому не рассказывать о клубе любимчиков.
***
Темнота нависала над головой спутанными ветками. Темнота норовила пощекотать колючками, затащить в куст, закрыть рот и нос травой. Сердце скакнуло к горлу — левая нога провалилась во впадину, засыпанную листьями. Луна не освещала дорогу, а только обесцвечивала предметы вокруг, превращая в черно-белую фотографию.
Нужно торопиться. Там меня ждет то, что важнее расцарапанной щеки. Важнее листиков и жучков в волосах. Важнее воды, хлюпающей в левом ботинке. Нельзя опоздать.