Под маской, или Сила женщины

Олкотт Луиза Мэй

— Прежде чем я отвечу, расскажи о своем разговоре с Люсией. Я имею право знать, — потребовала Джин.

Ковентри поколебался, ибо при воспоминании о том, как горевала бедная Люсия, сердце его наполнялось жалостью, и он мучился угрызениями совести. Но Джин хотела выслушать рассказ об унижении соперницы. И когда молодой человек замялся, она нахмурилась, потом подняла к нему лицо, озаренное мягчайшей улыбкой, и, опустив ладонь ему на предплечье, произнесла очень эффектно, со смесью ласки и смущения, подчеркнув голосом его имя:

— Прошу тебя, Джеральд, расскажи!

Ее взгляд, прикосновение, тон окончательно растопили его сердце, и, взяв ее ладошку в свои ладони, он заговорил торопливо, будто о чем-то очень неприятном:

—

Я сказал ей, что не люблю ее, не могу любить, что до того поддался на уговоры матери и некоторое время считал, что связан с ней некими невысказанными узами, хотя на словах мы ни о чем таком не договаривались. Теперь же я прошу дать мне свободу — и сожалею, если желание это не является обоюдным.

— А она? Что она ответила? Как это приняла? — спросила Джин, сразу поняв своим женским сердцем всю глубину переживаний отвергнутой Люсии.

— Бедненькая! Ей это далось тяжело, но она ни на миг не утратила гордости. Согласилась с тем, что я не связан никакой клятвой, освободила меня от любых обязательств, какие могло на меня накладывать мое поведение в прошлом, и пожелала мне найти другую женщину, которая будет меня любить так же искренне и нежно, как любила она. Джин, я чувствовал себя негодяем, но ведь я никогда ничего ей не обещал, никогда ее по-настоящему не любил и сохранил право покинуть ее по собственному желанию.

— А про меня она говорила?

— Да.

— И что сказала?

— Это обязательно повторять?

— Да, я хочу знать все. Я знаю, что она меня ненавидит, и прощаю ее, ибо и я возненавидела бы всякую женщину, которую ты бы полюбил.

— Ты ревнуешь, моя душа?

— Тебя, Джеральд? — И она устремила на него взгляд своих прекрасных глаз, они сияли, и казалось, что это свет любви.

— Ты уже превратила меня в своего раба. Как тебе это удается? Никогда еще я не был в подчинении у женщины. Джин, ты, наверное, ведьма. Ведь Шотландия — родина всякой занятной нечисти, которая любит принимать прекрасный человеческий облик и морочить бедных слабаков. Ты из этих коварных красавиц?

— Ты мне льстишь, — рассмеялась девушка. — Но я действительно ведьма и в один прекрасный день сброшу чужую личину и предстану тебе, как есть — старой, уродливой, дурной, заблудшей. Так что поберегись. Я тебя предупредила. Люби меня на свой страх и риск.

Ковентри умолк и бросил на нее встревоженный взгляд, весь во власти непонятного очарования, которое покоряло, но не приносило счастья. Его обуревало лихорадочное, но довольно приятное волнение: дух бурлил, хотелось стереть прошлое каким-то бесшабашным поступком, каким-то новым переживанием, проистекающим из его страсти. Джин несколько секунд смотрела на него с задумчивым, почти горестным выражением лица, а потом на лице ее появилась улыбка, и она заговорила с ядовитой насмешкой, под которой таилась горечь печальной правды. Ковентри явно слегка опешил, и взгляд его перекинулся с таинственного лица девушки на тускло освещенное окошко — там, за задернутыми шторами, прятала свое изнывающее сердце несчастная Люсия, одновременно читая по нему нежные молитвы, какими любящие женщины одаривают тех, кому готовы простить любые грехи во имя любви. Сердце у него сжалось, он посмотрел на Джин, и на миг его захлестнуло отвращение. Она все увидела, рассердилась, но и испытала облегчение, ибо теперь, когда собственная ее безопасность была почти гарантирована, она не хотела больше никому причинять зла, скорее стремилась загладить все нанесенные обиды и обрести душевный покой. Решив сыграть на его преданности, она вздохнула и зашагала дальше, обратившись к нему мягко, но холодно:

— Согласитесь ли вы ответить на мой вопрос, прежде чем я отвечу на ваш, мистер Ковентри?

— Касательно того, что про тебя сказала Люсия? Что ж, повторю: «Остерегайся мисс Мюир. Мы испытывали к ней инстинктивное недоверие, когда к тому еще не было никаких поводов. Я верю в силу инстинктов, а мое недоверие никуда не

делось, ибо она даже не пыталась меня разубедить. Она удивительно хитроумна, я все чувствую, но ничего не могу ни выявить, ни объяснить, кроме разве что одного: она управляет всем ходом событий. Она принесла горе и разлад в доселе счастливую семью. Мы все изменились, и виной этому она. Мне она уже не в состоянии причинить зла, а тебя, если сможет, погубит. Опасайся ее в будущем, не то тебе придется сильно пожалеть о своем ослеплении!»

— И что ты на это ответил? — поинтересовалась Джин, после того как Ковентри с большой неохотой произнес последние слова.

— Я сказал, что люблю тебя вопреки собственной воле, и готов, несмотря на все препоны, назвать тебя своей женой. Теперь, Джин, твоя очередь дать ответ.

— Дай мне три дня на размышления. Спокойной ночи. — Она отстранилась и скрылась в доме, после чего Ковентри полночи блуждал по саду, терзаемый угрызениями совести, муками неведения и былым недоверием, которое возвращалось к нему, едва Джин со всеми ее уловками исчезала.

Глава VIII. Муки ожидания

Весь следующий день Джин провела в лихорадочном волнении, ибо переломный момент приближался с каждым часом и каждый час мог принести поражение, так как непредвиденный случай часто разрушает самые хитрые замыслы. Ей хотелось убедиться, что сэр Джон уехал, но в тот день никому из слуг не понадобилось пойти из одного дома в другой, а придумать повод послать кого-то и получить необходимые сведения Джин не удалось. Идти сама она тоже не рискнула, ведь этот необычный поступок мог вызвать подозрения — она бывала в Холле только по вечерам. Впрочем, даже если бы она набралась смелости туда сходить, у нее не нашлось бы свободной минуты, ибо миссис Ковентри пребывала в нервическом состоянии и никто, кроме мисс Мюир, не мог ее должным образом утешить: Люсия расхворалась, значит, мисс Мюир распоряжалась по дому, Белла захотела учиться, и Джин должна была ей помогать. Ковентри несколько часов слонялся по дому, но послать его к сэру Джону Джин не решалась — вдруг он что-то услышит про истинное положение вещей. Так и не дождавшись появления Джин, Ковентри уехал выполнять свои новые обязанности, день тянулся медленно и тоскливо. Наконец наступил вечер и, переодеваясь к позднему ужину, Джин с трудом узнала себя в зеркале, так ожило и разрумянилось от волнения ее лицо. Вспомнив, что вечером у нее венчание, она надела простое белое платье, украсила корсаж и прическу белыми розами. Она часто добавляла цветы к своим туалетам, однако, несмотря на ее стремление выглядеть и казаться такой, как всегда, Белла встретила ее в гостиной такими словами:

— Ах, Джин, ну ты прямо точь-в-точь невеста. Вуаль и перчатки — и будет полная картина!

— Ты забыла об одном пустяке, Белл, — заметил Джеральд, глаза которого засветились, едва он увидел мисс Мюир.

— О каком же? — поинтересовалась его сестра.

— О женихе.

Белла посмотрела на Джин — как она это примет, но та сохранила невозмутимость, лишь улыбнулась одной из своих внезапный улыбок и ответила без затей:

— Уверена, что этот пустяк найдется, когда придет время. Мисс Бофор нездорова и не выйдет к ужину?

— Она просила ее извинить и сказала, что ты, наверное, не откажешься занять ее место.

Когда невинная Белла передала эти слова, Джин взглянула на Ковентри: тот потупился, ему явно было неловко.

Ну, легкие угрызения совести ему не повредят, еще и подготовят к покаянию после того, как его настигнет главный удар, подумала мисс Мюир. За ужином она была особенно оживлена, Ковентри же часто бросал взгляды на пустое место Люсии — ему ее, похоже, недоставало. Едва они встали из-за стола, мисс Мюир отослала Беллу к матери, а сама — зная, что Ковентри долго не высидит за бокалом вина, — поспешила в Холл. В дверях маячил слуга, и она заговорила с ним тоном, в котором, несмотря на все усилия, сквозило волнение: