Под маской, или Сила женщины
Шрифт:
К действительности его вернул голос Беллы, немного ласковый, немного раздраженный:
— Ну, что же ты такая грустная, Джин? Я уверена, что Нед все это переживет. Помнишь, ты как-то сказала, что мужчины не умирают от любви, а вот с женщинами такое случается? В единственной записке, которую он мне прислал, он так красиво о тебе говорит и просит, чтобы я была к тебе добра ради него, вот я и стараюсь от всей души, хотя будь это кто угодно, кроме тебя, я бы, наверное, возненавидела этого человека за то, что он сделал несчастным моего брата.
— Ты слишком добра, Белла, и я часто
Девочка не успела произнести вслух изъявлений приязни, которые рвались у нее с языка, ибо к ним подошел Ковентри — ни в лице, ни в повадке ни следа былой томности — и, положив перед Джин ее письмо, произнес с глубоким чувством в его обычно бесстрастном голосе:
— Послание воистину женственное и очень красноречивое, однако, боюсь, оно лишь распалит огонь, который нужно потушить. Мне жаль брата сильнее чем когда-либо.
— Мне следует отправить письмо? — спросила Джин, глядя ему в глаза так, будто полностью полагалась на его мнение.
— Да. Жестоко было бы лишать Неда столь задушевной проповеди о пользе самопожертвования. Вы хотите, чтобы я отправил его?
— Спасибо, одну минуточку.
С благодарностью посмотрев на собеседника, Джин тут же потупила взор. А потом, вытащив свой кошелек, нашла в нем пенни и завернула в бумажку, после чего протянула Ковентри и письмо, и монетку, причем с видом столь милым и деловитым, что он не удержался от улыбки.
— Вы не хотите быть мне обязанной даже на пенни? Какая же вы гордая, мисс Мюир.
— Совершенно верно, семейная черта. — Она бросила на него многозначительный взгляд, напоминая о своем происхождении.
Ковентри понимал ее чувства, и они лишь усиливали его к ней расположение, ибо он знал, что на ее месте поступил бы точно так же. Казалось бы, мелочь, но если мисс Мюир хотела произвести впечатление, она, безусловно, добилась своего, продемонстрировав, что знакома со всеми свойствами его характера и при этом сама не лишена гордости, и это вызывало у него безусловную симпатию. Он немного постоял рядом с Джин, глядя, как она сжигает письмо Эдварда на огне спиртовки.
— Зачем вы так? — невольно спросил он.
— Мой долг — забыть, — только и ответила она.
— Так вы в состоянии забыть что угодно, если вам это велит долг?
— Если бы так! Если бы так!
Она выговорила это с надрывом, будто слова вырвались против воли, а потом стремительно встала со своего места и ушла в сад, как будто оставаться ей было страшно.
— Бедная моя душенька Джин очень несчастна, но мне никак не догадаться почему. Вчера я видела, как она плачет над розой, а теперь вот она убежала с таким видом, будто сердце у нее разбито. Хорошо, что у нас сегодня нет уроков.
— Над какой розой? — спросил Ковентри, оторвавшись от газеты, когда Белла сделала паузу.
— Такой дивной, белой. Она, думаю, из Холла. У нас таких нет. Я все думаю: может, Джин собиралась замуж, но потеряла любимого, — и
Ковентри ничего не ответил, однако почувствовал, как изменилось выражение его лица, потому что ему вспомнился тот эпизод за изгородью из роз, когда он протянул Джин цветок: она отказалась было, а потом все же взяла. И вот, к величайшему удивлению Беллы, он отбросил газету, разорвал письмо Сидни на мелкие клочки и с энергией, какой сестра никак от него не ждала, побежал на конюшню.
— Джеральд, да что с тобой такое? Можно подумать, в тебя вселился беспокойный дух Неда. Ты куда собрался?
— Буду работать, — прозвучал неожиданный ответ, а когда Ковентри повернулся к Белле, она увидела на его красивом лице выражение, которое там почти никогда не появлялось.
— Что это, интересно, тебя вдруг разбудило? — поинтересовалась Белла.
— Ты, — ответил он, привлекая ее к себе.
— Я! Когда? Как?
— Помнишь, ты когда-то сказала, что энергичность в мужчине притягательнее, чем красота, а лентяя никто уважать не станет?
— Ну, уж мне-то такие здравые слова всяко не по уму. Джин, впрочем, что-то такое, кажется, говорила, но я точно не помню. Неужели ты наконец устал от безделья, Джеральд?
— Да, я пренебрегал своим долгом в отношении Неда, чем довел его до беды, и мне очень за это стыдно. Но еще не поздно заняться другими вещами, к которым я относился с небрежением, а теперь намерен вложить в них всю свою волю. Никому ничего не говори и не смейся, Белла, потому что я это всерьез.
— Понимаю, что всерьез, восхищаюсь и очень тебя люблю, братец! — с воодушевлением воскликнула Белла, обняв его и поцеловав от всего сердца. — И с чего ты начнешь? — поинтересовалась она, ибо он стоял в задумчивости, поглаживая белокурую головку, прижавшуюся к его плечу, а новое просветленное выражение не сходило с его лица.
— Объеду верхом поместье, лично все проверю, как подобает хозяину — вместо того чтобы полагаться на Бента, на которого многие жаловались, однако я ленился с этим разбираться. Проконсультируюсь с дядюшкой и постараюсь делать все так, как когда-то делал отец. Достойное ли это начинание, дорогая?
— Ах, Джеральд, позволь мне сказать про это маман! Как же она обрадуется! Ты ее кумир, и я думаю, что от этих твоих слов, от мысли, что ты станешь похож на милого нашего папочку, ей пользы будет больше, чем от всех докторов в Англии!
— Не спеши, я должен доказать серьезность своих намерений. Вот когда слова воплотятся в деле, я удивлю маман, предъявив ей результаты своей работы.
— Но Люсии ты, конечно, обо всем расскажешь?
— Ни за что на свете. Пусть это будет нашей с тобой маленькой тайной, так что храни ее, пока не получишь моего разрешения сказать другим.
— Ну, Джин-то сразу все увидит, она всегда обо всем узнаёт, с ее наблюдательностью и умом. Но ты же не возражаешь?
— Я, похоже, бессилен против ее исключительных талантов. Ладно, пусть видит то, что сможет разглядеть. Ну, мне пора. — И, поцеловав сестру, Ковентри неожиданно улыбнулся, вскочил в седло и умчался столь стремительно, что ошарашенный грум долго таращился ему вслед.