Под маской, или Сила женщины
Шрифт:
— Ты про этого безумца Сидни, про которого мне рассказывала?
— Именно. Узнав, что бедной маленькой Джин улыбнулась удача, он немедленно все испортит. Он мой злой рок, мне от него не спастись, стоит ему появиться, меня бросают все мои друзья, ибо он облечен властью и пользуется ею, чтобы меня уничтожать. Позволь мне уехать и спрятаться еще до его появления, ибо теперь, когда я завоевала твое доверие, я не выдержу, если вместо того, чтобы любить меня и защищать, ты с презрением от меня отвернешься.
— Бедное мое дитя, как ты суеверна. Успокойся. Никто тебя больше не тронет, пусть даже и не пытается. А что до бросить тебя… это скоро будет не в моей власти, если ты дашь мне волю.
— Но как, милый
— Если позволишь, я немедленно сделаю тебя своей женой. Это освободит тебя от любви Джеральда, защитит от преследований Сидни, дарует тебе безопасное пристанище, а мне — право защищать тебя от любых угроз. Да будет так, дитя мое!
— Да, но помни, что, кроме тебя, у меня нет ни единого друга! Обещай, что будешь мне верен до конца, будешь меня любить и защищать без сомнений и недоверия, вопреки всем невзгодам, недоразумениям и промахам. Я же буду только твоей и подарю тебе счастье, которого ты заслуживаешь. Давай прямо сейчас дадим друг другу обещания — и сдержим их до гробовой доски.
Сэра Джона тронула торжественность ее тона. Был он человеком слишком честным и прямолинейным, чтобы подозревать других в двуличии, и в словах Джин увидел лишь естественные побуждения прелестной девушки, а потому, взяв в обе руки ее протянутую ладонь, он дал ей все требуемые обещания — и держал их до гробовой доски. Она чуть помедлила с отрешенным выражением на бледном лице, будто заглядывая самой себе в душу, а потом посмотрела в склоненное над ней доверчивое лицо и пообещала то, что честно выполняла в грядущие годы.
— А что дальше, любовь моя? Оставляю решение за тобой, только не станем медлить, а то появится очередной полный жизни молодой воздыхатель и отберет тебя у меня, — игриво проговорил сэр Джон, спеша разогнать хмурость, внезапно появившуюся у Джин на лице.
— Ты умеешь хранить тайны? — спросила девушка с улыбкой на поднятом ему навстречу лице — к ней вернулось все ее очарование.
— Испытай меня.
— Испытаю. Эдвард возвращается через три дня. К этому моменту меня здесь быть не должно. Никому не говори о его приезде — он хочет сделать родным сюрприз. А еще, если ты меня любишь, никому ни слова о нашей свадьбе. Не подавай виду, что я тебе небезразлична, пока я не стану твоей навек. В противном случае будет такой переполох, столько возражений, объяснений и упреков, что они меня доконают — и я от тебя сбегу, только бы положить конец этому кошмару. Мне хочется одного: уехать завтра в какое-нибудь тихое место и дождаться, когда ты меня оттуда заберешь. Я плохо разбираюсь в этих вещах и не знаю, когда мы сможем пожениться, — наверное, через несколько недель?
— Завтра, если нам того захочется. По особому разрешению вступать в брак можно когда и где угодно. Я придумал план получше твоего. Выслушай и скажи, стоит ли его осуществить. Я завтра съезжу в город, выхлопочу разрешение, приглашу сюда своего друга, достопочтенного Пола Фейрфакса, а ты завтра вечером придешь в обычное время и, в присутствии моих старых слуг, умеющих хранить тайны, сделаешь меня счастливейшим человеком в Англии. Устраивает ли это вас, драгоценная моя леди Ковентри?
План, который полностью совпадал с ее желаниями, имя, которое было верхом ее честолюбивых помыслов, благословенное чувство защищенности наполнили Джин Мюир ощущением столь глубокого удовлетворения, что непритворные слезы навернулись на глаза, и радостное согласие, которое она дала сэру Джону, стало самым правдивым из того, что она говорила за последнее время.
— Медовый месяц мы проведем за границей или в Шотландии, а там, глядишь, тучи рассеются, — добавил сэр Джон, прекрасно осознавая, что поспешным браком изумит и даже оскорбит всю свою родню, а потому не меньше Джин
— Если можно, в Шотландии. Очень хочется увидеть родину отца, — попросила Джин из страха, что на континенте может встретиться с Сидни.
Они некоторое время обсуждали подробности, причем сэру Джону так хотелось ускорить события, что Джин оставалось лишь одно — с готовностью соглашаться на все его предложения. Ее мучил единственный страх. Если сэр Джон поедет в Лондон, он может там встретить Эдварда, услышать его рассказы и поверить в них. Тогда все погибло. Однако ей пришлось принять этот риск, ведь иначе быстро и безопасно провести бракосочетание не представлялось возможным; основной заботой Джин стало предотвращение сей встречи. Когда они шли по парку — сэр Джон настоял на том, чтобы проводить ее домой, — она произнесла, приникнув к его руке:
— Друг мой, помни одну вещь, в противном случае нас ждут всяческие беспокойства, да и планы наши рухнут. Не встречайся с племянниками: ты человек искренний, выражение лица обязательно тебя выдаст. Они оба меня любят, оба вспыльчивы и на такое признание могут отреагировать неадекватно. А я не хочу, чтобы тебе из-за меня грозили опасность или неуважение, так что, пока ситуация не разрешится, держись от них в стороне, особенно от Эдварда. Он, безусловно, сочтет, что брат обманул его доверие, а ты преуспел там, где он потерпел неудачу. Это его, конечно же, разъярит, и я предчувствую бурную сцену. Пообещай, что день-другой станешь избегать их обоих: сделай вид, что ты их не видишь и не слышишь, не пиши им, не принимай от них писем. Я знаю, что это ребячество, но ты все, что у меня есть, и меня терзает недоброе предчувствие, что я могу тебя потерять.
Сэр Джон, тронутый и польщенный ее заботливостью, тут же дал все обещания, хотя и посмеялся над ее страхами. Славный джентльмен был слишком ослеплен страстью и не заметил странностей ее просьбы: новизна, романтика и тайна не только очаровали его, но и ошеломили, а осознание того, что он взял верх над тремя молодыми и пылкими ухажерами, несказанно льстило его тщеславию. Расставшись со своей спутницей у садовой калитки, он двинулся к дому, вновь ощущая себя совсем юным, напевал по дороге любовную песенку, не обращая никакого внимания на вечернюю сырость, подагру и пятьдесят три года, которые совсем не давили ему на плечи с тех пор, как Джин опустила на них свои руки. Она же торопливо зашагала к дому — ей очень хотелось уклониться от встречи с Ковентри, но он ее ждал, и избежать разговора не удалось.
— Как ты могла так долго отсутствовать и держать меня в неведении? — упрекнул он ее, взяв за руку и пытаясь взглянуть в лицо, скрытое полями шляпки. — Пойдем посидим в гроте. Мне столько всего нужно сказать, выслушать, стольким насладиться!
— Не сейчас, я слишком устала. Позволь мне пойти к себе и поспать. Поговорим завтра. На улице сыро, промозгло, а у меня от всех этих беспокойств разболелась голова.
Джин говорила утомленно, но с налетом досады, и Ковентри, решив, что она обиделась на него за то, что он ее не встретил, тут же с готовностью и нежностью пояснил:
— Бедная моя душенька Джин, тебе действительно нужно отдохнуть. Мы постоянно тебя утруждаем, а ты даже не жалуешься. Я должен был пойти тебе навстречу, но меня задержала Люсия, а когда мне удалось вырваться, оказалось, что дядюшка меня опередил. Если старик и дальше будет проявлять к тебе такое внимание, я того и гляди приревную. Джин, прежде чем мы разойдемся по своим комнатам, скажи мне одну вещь: я теперь свободен, как ветер, а потому имею право говорить. Ты меня любишь? Я — тот счастливчик, которому удалось завоевать твое сердце? Я смею надеяться, верить, что твое лицо с его красноречием сказало мне правду, а значит, мне теперь принадлежит сокровище, которое утратили бедный Нед и буйный Сидни?