Под маской, или Сила женщины
Шрифт:
Его не видели до самого обеда, вернулся он, разгоряченный быстрой ездой и проведенным в заботах утром — ему сложно было вернуться в прежнее состояние, поэтому он сильно удивил родных своими оживленными рассуждениями на самые разные темы, которые раньше не вызывали у него ни малейшего интереса. Люсия не скрывала изумления, мать его — восторга, а Белла с трудом сдерживалась, чтобы не объяснить, что к чему; Джин же отнеслась к переменам с полным спокойствием и смотрела на молодого хозяина с видом человека, говорящего: «Я все понимаю, но вам скоро все это надоест». Его это задело сильнее, чем он готов был признать, поэтому он лез из кожи вон, чтобы исподволь опровергнуть ее предсказание.
— А ты ответил на письмо мистера Сидни? — поинтересовалась Белла, когда после обеда все они разбрелись по гостиной.
— Нет, — сказал ей брат, нетерпеливо шагая взад-вперед вместо того, чтобы спокойно беседовать с красавицей кузиной.
— Я потому спрашиваю, что вспомнила:
— Отправлю прямо сейчас, чтобы покончить с этим, — пробормотал Ковентри и, присев к столу, наскоро написал пару строк, запечатал и послал письмо, а потом зашагал снова, причем, проходя мимо трех юных дам, бросал на них на всех выразительные взгляды, на каждую по-своему. Люсия сидела в сторонке, делая вид, что сосредоточенно читает, на красивом лице застыло высокомерное выражение, придававшее ее чертам едва ли не суровость, ибо из гордости она отказывалась признавать, что сердце у нее ныло. Белла прилегла на софу и задремала — розовое создание, не сознающее, точно дитя, собственной прелести. Мисс Мюир сидела в глубокой нише у окна в низком креслице и с изяществом и старательностью, смотреть на которые было одно удовольствие, вышивала рамочку. Она в последнее время стала носить цветные платья, которыми ее щедро одаривала Белла, и нежно-голубой муслин, ниспадавший мягкими волнами, очень шел к ее светлой коже и золотистым волосам. Отказалась она и от гладкой прически, тут и там из тяжелой косы, уложенной кругом и подчеркивавшей изящество ее головки, выбивались непослушные завитки. Из-под подола высовывался носок маленькой ножки, а когда она досадливым жестом поправляла задравшийся рукав, можно было рассмотреть округлое белое запястье. Рядом лежала гончая Неда, испещренная пятнами пробившегося сквозь листву солнечного света, и мисс Мюир, которая сидела, улыбаясь своим мыслям и складывая из стежков листья и цветы, представляла собой очаровательное воплощение женственности и привлекательности: немного на свете мужчин, способных отвести глаза от подобной картины.
Рядом с нею стоял второй стул, и шагавший туда-сюда Ковентри хотел на него сесть. Его утомили всевозможные мысли, хотелось отдохнуть от них, наблюдая за сменой выражений на подвижном лице девушки, слушая разнообразные интонации ее голоса, пытаясь разгадать, что за чары тянут его к ней вопреки всем усилиям воли. Не раз и не два отклонялся он от курса, чтобы удовлетворить эту прихоть, но его всякий раз сдерживало присутствие Люсии, поэтому, бросив слово-другое собаке или выглянув в окно — удобные предлоги для остановки, — он возобновлял свои блуждания. На лице его кузины читался упрек, однако в последнее время все ее манеры казались ему столь отталкивающими, что у него не возникало ни малейшего желания возобновлять тесное с ней общение, и, стараясь показать, что он считает себя ничем не связанным, он держался отчужденно. Таким образом обе женщины бессловесно проверяли свою власть над этим мужчиной: они инстинктивно это понимали и каждая стремилась взять верх. Люсия несколько раз заговаривала с кузеном, причем очень старалась, чтобы голос звучал искренне и располагающе, она, впрочем, не смогла избавиться от скованности, и Ковентри, ограничившись вежливым ответом, снова погружался в молчание. Джин молчала, однако и без слов услаждала взор и слух очарованием своей позы, звуками песенки, которую тихонько напевала, будто бы забыв, что она здесь не одна, и застенчивыми взглядами с оттенком и печали, и лукавства — они были притягательнее любой грациозной фигуры или приятного голоса. Решив, что довольно мучить Люсию и искушать Ковентри, она добилась окончательной победы неприметным поступком, который ошарашил ее соперницу, ничего не знавшую о тайне ее происхождения, придававшего ей особое очарование в глазах молодого человека. Джин уронила с колен клубок шелковой нити — он подкатился к ногам Джеральда, тот поймал его и вернул с рвением, добавившим грации этой незначительной услуге. Приняв у него клубок, Джин произнесла с искренностью, которая действовала на молодого человека безотказно:
— Вы, наверное, утомились, но если вас обуревает жажда деятельности, употребите ее на полезное дело: приведите в порядок корзинку с шелками, которая принадлежит вашей матушке. Там все перепуталось, но ей будет приятно узнать, что вы оказали ей услугу, которую раньше оказывал ваш брат.
— Геракл за прялкой, — бодро возгласил Ковентри, наконец-то заняв давно желанное место. Джин поставила корзинку ему на колени, и пока он ее оглядывал, делая вид, что совершенно обескуражен поставленной перед ним задачей, мисс Мюир откинулась на спинку стула и издала музыкальный смешок, совершенно очаровательный. Люсия онемела от изумления, увидев, как ее гордый и праздный кузен повинуется распоряжениям гувернантки — причем повинуется с радостной готовностью. Через десять минут он забыл про кузину напрочь, как будто она
— За нами наблюдают.
— Кто? — осведомился он, сердито вскинув глаза.
— Тише, молчите, не вмешивайтесь. Я к такому уже привыкла.
— А я не привык и привыкать не намерен. О ком речь, Джин? — спросил он запальчиво.
Джин многозначительно улыбнулась, указывая взглядом на бантик из розовой ленты, который легкий ветерок гнал к ним по террасе. Лицо молодого человека помрачнело, он выскочил в высокое окно и тут же скрылся из виду, внимательно осматривая на ходу все возможные укрытия. Джин, наблюдая за ним, негромко рассмеялась и произнесла чуть слышно, не отводя глаз от непоседливого бантика:
— Удачное стечение обстоятельств, и я ловко им воспользовалась. Да уж, милейшая миссис Дин, вы скоро узнаете, что шпионить вредно — это еще отольется и вам, и вашей хозяйке. Причем без предупреждения — а там пеняйте на себя, пусть мне и неприятно обижать такого почтенного, как вы, человека.
Затем она услышала, что Ковентри возвращается. Затаив дыхание, ждала, каковы будут первые его слова, ибо вернулся он не один.
— Поскольку вы стоите на том, что действовали по собственному почину, а не по указанию хозяйки, я спущу вам это с рук, хотя подозрения мои не пропадут. Передайте мисс Бофор, что я желаю встретиться с ней через несколько минут в библиотеке. А теперь ступайте, Дин, и впредь будьте осмотрительнее, если хотите оставаться в моем доме.
Служанка удалилась, после чего молодой человек вернулся в комнату — вид у него был гневный и суровый.
— Мне следовало бы промолчать, просто я сама испугалась, вот и вырвалось. А теперь вы сердитесь, да и бедной мисс Люсии я доставила новых неприятностей. Простите меня, как я прощаю ее, забудем все это. Я уже привыкла терпеть ее преследование и испытывать сострадание к ее беспочвенной ревности, — произнесла Джин, делая вид, что считает себя виноватой.
— Простить бесчестный поступок я еще могу, а вот забыть — нет, и я намерен положить этому конец. Я не обручен с кузиной, о чем вам уже говорил, но вам, как и остальным, видимо, нравится думать, что обручен. До сих пор я не придавал этому никакого значения и ничего не предпринимал, однако сегодня окончательно дам всем понять, что ничем не связан.
Произнеся эти последние слова, Ковентри бросил на Джин взгляд, на который она отреагировала очень странно. Побледнела, уронила на колени свое рукоделье и устремила на него взгляд, полный мучительного вопрошания, которое быстро сменилось смесью боли и жалости. Джин отвернулась и с нежностью пробормотала:
— Бедняжка Люсия, кто же ее утешит?
Ковентри некоторое время стоял молча, будто взвешивая в голове некое роковое решение. А когда до слуха его долетел судорожно-сострадательный вздох Джин, он так же вздохнул про себя и едва не раскаялся в собственном решении, но тут взгляд его упал на девушку — она, обуреваемая сочувствием к другой, выглядела такой одинокой, что сердце его заныло. Глаза его блеснули, внезапное тепло сменило холодную строгость его лица, ровный голос колебался, и он произнес — очень низко и очень серьезно:
— Джин, я пытался ее любить, но у меня не получается. Неужели мне следует ее обмануть и купить расположение родни ценой собственного несчастья?
— Она красива и добродетельна и любит вас всей душой, неужели у нее нет никакой надежды? — спросила Джин, все еще бледная, но совершенно спокойная, хотя одну ладонь она прижимала к груди, словно пытаясь скрыть сердцебиение.
— Ни малейшей, — ответил Ковентри.
— А вы не можете себя заставить ее любить? У вас сильная воля, большинство мужчин не сочли бы эту задачу такой уж сложной.