ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы
Шрифт:
Нас разбудил надзиратель, вызвавший меня в контору с вещами. Распрощавшись с земляками, я вышел из камеры. Я был сопровожден полицейским в контору, где, кроме всех предыдущих, получил еще одну справку о том, что я освобождаюсь после отбытия срока наказания и после перенесенной болезни направляюсь на Украину на излечение. «Свежо придание, да верится с трудом», — подумал я и поблагодарил, попрощался, вышел… Впервые один, без всякого сопровождения. Я оглядывался несколько раз — никого, никого не было… Куда же теперь? Я пошел на завод, откуда бежал, хоть попрощаться с друзьями. Виктор ведь заходил ко мне, когда я там умирал. Как это ему удалось?.. Так я и сделал. Не буду описывать встреч и прощаний.
Шеф завода помог мне созвониться с «тетей Марией». Я условился с ней, где она меня будет встречать и как я ее узнаю. Шеф завода дал мне в сопровождение полицейского, который проводил меня до вокзала, купил мне билет и посадил меня в поезд Магдебург — Берлин.
Встреча с «тетей Марией» была теплой, и приятными были дни, проведенные у нее. О ней я молюсь и ныне — дальнейшей судьбы ее [я] не знаю. Не знаю, как отразились на ее судьбе послевоенные события. Упокой, Господи, душу рабы Твоей Марии! Скоро и [я] уже буду там, где жизненные пути людей кончаются… Тогда же, в 1942 году, приласканный ею и окрепший, я был посажен моей благодетельницей в поезд и расцелован был на прощание со словами: «Поезжай к маме своей и радуй ее своей
Я прибыл в мой родной Киев. Благодаря уходу и молитвам мамы моей, сестры и папы, я снова набрался сил. На костях наросло достаточно мяса, чтобы жить. Жизнь продолжалась. В 1943 году вместе со своими родителями я выехал снова в Германию. Там отец мой получил немецкое подданство, я был мобилизован в немецкую армию и отвоевал еще до капитуляции. Я был за это [приговорен] к двадцати годам каторги и пяти годам поражения в правах. Десять из этих лет я отбыл, освободился в 1955 году. Я завел семью, дочь и трех сыновей-богатырей Бог мне подарил. У меня четверо чудесных внуков, и сестру свою я нашел наконец. И остались мы с ней вдвоем на белом свете, и живем в любви и дружбе, оба овдовевшие. Ну как же не славить волю Всевышнего за эти чудеса!
Л. В. Дудин
В оккупации [316]
Немцы в Киеве
Киев был, есть и будет советским.
Весь август и первую половину сентября [1941. — К. Л.] Киев был в положении полуосажденного города. В первых числах августа [317] немцы подошли к его окрестностям и остановились на расстоянии орудийного выстрела. Каждый день и особенно по ночам мы слушали канонаду. Звуки ее то приближались, то удалялись, стрельба по временам приобретала характер ураганного огня, но положение не менялось. Немцы стреляли мало, действовали, главным образом, наши батареи. Стрельба была явно бессмысленной, но мало ли творилось в нашей стране бессмысленных вещей? Над городом кружились немецкие самолеты, но бомб не бросали. Вообще немцы не бросили на Киев ни одной бомбы: они хотели взять его целым. Зенитки стреляли часто, но всегда почти бесполезно. Наши истребители почти не появлялись; за эти два месяца киевляне ни разу не видели в воздухе одновременно более трех наших самолетов. Это был период полного господства немцев в воздухе. Наши самолеты иногда пробовали атаковать немцев, но безрезультатно: немцы летали гораздо быстрее. Город казался обреченным, и мы не понимали, чего немцы так долго медлят.
316
Дудин Лев Владимирович [после 1945 — он же Николай Градобоев, Иван Смирнов] (18/31 января 1910, Вильно — 25 января 1984, Нью-Йорк) — участник Власовского движения, сотрудник КОНР. Сын 1 — го железнодорожного батальона подпоручика (на 1909) Владимира Львовича Дудина (7-1954) и его жены (урожд. Афросимовой) Ирины Сергеевны (? — ок. 1920). Отец после Октябрьского переворота 1917 работал агрономом. Очевидец коллективизации и голодомора на Украине (1933). В 1933 окончил англо-германский факультет Киевского университета по специальности «преподаватель английского и немецкого языков». В рядах ВЛКСМ и ВКП(б) не состоял. Старший преподаватель при штабе Отдельной Дальневосточной армии в Хабаровске (1934–1935). В 1936–1939 — преподаватель английского языка в Киевском индустриальном институте. С ноября 1939 по сентябрь 1941 — зав. кафедрой иностранных языков Киевского университета. Кандидат филологических наук, доцент (с марта 1941). С 19 сентября 1941 — в немецкой оккупации. Редактировал русскую газету «Последние новости», работал заместителем главного редактора газеты «Новое украинское слово» (1941–1942). В мае 1942 из Киева приехал в Берлин. Работал журналистом в организации пропаганды «Винета» (1942–1944), после ноября 1944 — сотрудник КОНР, заместитель начальника радиоотдела Главного управления пропаганды КОНР. Окончание войны встретил в американской оккупационной зоне Германии, насильственной репатриации в СССР избежал. С августа 1945 — переводчик при УНРРА. Инструктор отдела общих дисциплин при школе констеблей в Зонтхофсне (декабрь 1947 — 1 июля 1948). С 1 июля 1948 работал в системе военно-учебных заведений США. Сотрудник газеты «Новое русское слово» (Нью-Йорк) с 1949. В США с 1951. После 1953 — многолетний сотрудник и политический комментатор радиостанций «Свобода» и «Свободная Европа». Автор многочисленных публикаций на русском и английском языках. Похоронен на кладбище Успенского монастыря Ново-Дивеево в Спринг-Валлей (шт. Нью-Йорк).
Источники: HIA. Collection В. Nikolaevsky. Box 232. Folder 232-10, 232-11; Bundesarchiv-Milit"ararchiv (BA-MA). Milit"argcschichtliche Sammlungen 149. Машинопись 1946–1947. Отрывок из воспоминаний «Великий мираж». Частично последующие четыре главы мемуаров опубликованы: Дудин Л. В. (Градобоев Н.) Великий мираж // Материалы к истории Освободительного Движения Народов России (1941–1945). Вып. 2. Лондон (Канада), 1970. С. 10–76. Публикуемые первые главы восстановлены автором-составителем настоящего сборника по вариантам, которые хранятся в двух разных зарубежных архивах. Заголовок автора-составителя сборника.
317
Противник вышел к переднему краю Киевского укрепленного района (КиУРа) к 3 августа 1941.
Не знали мы тогда, что задержка немцев под Киевом была вполне естественной. Они выходили к Днепру гораздо севернее и южнее Киева и подготовляли создание того «мешка», в который попали в конце сентября [318] пять армий маршала Буденного. Киев еще держался в то время, как немцы взяли уже Днепропетровск и Запорожье [319]
и форсировали Днепр южнее Киева, почти на всем его протяжении. Наконец немцы взяли на флангах киевского участка фронта Чернигов и Кременчуг [320] и почти подошли с обеих сторон к дороге из Киева на Москву, а командующий 38-й армией [321] и начальник гарнизона Киева генерал Власов все еще получал приказы из Москвы удерживать город. Слишком боялась Москва морального эффекта от падения Киева. Тяжелое, но неизбежное событие старались по возможности оттянуть и выиграть время, которое тогда ничего изменить не могло. Только по этой причине была разгромлена почти миллионная группировка Буденного и потеряно свыше 600 тысяч человек одними пленными [322] . Берлин долго и зло тогда издевался над непонятной трусостью Москвы, но потом сам много раз делал то же самое, но еще с более гибельными последствиями. Видимо, ошибки противника ничему не могут научить некоторых людей.
318
Правильно:
319
Противник прорвался к Запорожью 17–18 августа 1941, но город был оставлен войсками 12-й армии Южного фронта только 4 октября. Днепропетровск был оставлен войсками Резервной армии 25 августа 1941.
320
Кременчуг был оставлен 8-го, а Чернигов — 9 сентября 1941. Под Черниговым попали в окружение основные силы 15-го и 31-го стрелкового корпусов 5-й армии Юго-Западного фронта.
321
Правильно: 37-й армией. 38-й армией в то время командовал генерал-майор танковых войск Н. В. Фекленко.
322
Исследователь К. Быков полагает, что в плен попало 350–400 тыс. человек, но не приводит своей методики расчета плененных в Киевском «котле» бойцов и командиров РККА. Нам представляется, что разночтение в оценках вновь объясняется недоучетом взятых в плен мужчин, призванных по мобилизации, но не попавших в войска. Более реалистичной представляется оценка в 450–500 тыс. пленных.
В это время город жил странной, почти нереальной жизнью. У людей было такое настроение, какое бывает на вокзале у отъезжающих и провожающих в последние минуты перед отходом поезда. Уже сказано и сделано все, что нужно, а поезд все еще не уходит и люди стоят без дела на перроне, курят и смотрят на часы, в ожидании минуты отправления. Служащие и рабочие еще автоматически ходили на свои прежние места работы, хотя делать было совершенно нечего, оборудование, планы и документы были вывезены, поломаны или сожжены. Ожидание было таким длительным, томительным и неопределенным, что некоторые учреждения, вывезенные ранее за Днепр, вернулись опять в город. Но к работе они не приступали, и все их имущество оставалось лежать нераспакованным. По полупустым комнатам правительственных зданий бродили без дела отдельные люди, как осенние мухи перед смертью. Сказывалась долголетняя привычка: люди боялись потерять работу даже теперь, когда всем было ясно, что дни советской власти в городе сочтены.
Жители сушили сухари и стояли в очередях за случайными продуктами. Советские деньги старались сбыть, чтобы они не пропали. О порядках у немцев рассказывали всякие небылицы. Никто ничего определенного не знал. Газеты писали, что Киев был, есть и будет советским, и расписывали подвиги бойцов народного ополчения. Но мы давно знали, что если газеты пишут о витаминах и калориях, то значит, есть нечего, а раз прославляют подвиги бойцов народного ополчения, значит, армия не держит фронта. Как выглядят эти ополченские герои и каков их воинский дух, мы наблюдали у себя на улицах. Поэтому газетная лирика цели не достигала и реальной жизни и настроений, конечно, не отражала. Вообще судить о жизни в Советском Союзе по советским газетам человек может примерно с таким же успехом, как глухонемой о достоинствах сонаты Бетховена или слепой о тонах на картинах Рембрандта. В эти дни мы искали в газетах только известий с фронтов, но и то безуспешно: в сводках говорилось туманно о боях на Житомирском и Белоцерковском направлениях, а немцы стояли в 20 километрах от Киева.
На улицах строили баррикады и людей тысячами гоняли на окраины города рыть окопы. Многие при этом погибли от огня немецких самолетов, а пользы от всех этих окопов и баррикад не было никакой. Из них не было произведено ни одного выстрела. Советские войска оставили Киев без боя, стремясь как можно скорее выйти из окружения, хотя как немецкая, так и советская сводки писали, что Киев занят немцами после упорных и жестоких уличных боев. Это был один из ярких примеров лживости военных сводок обеих воюющих сторон. В ночь на 10 сентября был получен из Москвы приказ об оставлении города [323] . Каким образом этот приказ стал известен населению в ту же ночь, я до сих пор не знаю, но еще до рассвета начался грабеж правительственных и интендантских складов и магазинов. Первыми были разбиты и разграблены склады, в которых были сложены отобранные ранее у населения радиоприемники. Примерно с 7 часов утра через город начали проходить советские войска, отходящие за Днепр. Части всех родов оружия двигались сплошным потоком, в полном беспорядке. Главная улица города, Крещатик, была сплошь загружена автомашинами, повозками, орудиями, конными и пешими частями, продвигавшимися к мостам. В центре города войска сами подали пример к грабежу. Красноармейцы и командиры врывались в закрытые магазины, выбивали витрины и двери, ломали прилавки и кричали населению, что все надо разобрать и уничтожить. Чтобы ничего не досталось врагу.
323
Приказ об оставлении Киева был отдан Ставкой Верховного Главнокомандования только в 23.40 17 сентября 1941. В ночь с 17 на 18 сентября командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос отдал приказ армиям фронта выходить с боями из окружения. Командование 37-й армии во главе с генерал-майором А. А. Власовым, оборонявшей непосредственно Киев, к тому времени связи со штабом фронта не имело, поэтому армия продолжала вести боевые действия в первой полосе КиУРа на подступах к городу с запада и юга. В итоге части армии отступили на восточный берег Днепра в ночь на 19 сентября. В 15 км северо-восточнее Киева войска 37-й армии оказывали сопротивление противнику до 21 сентября, в 50 км юго-восточнее Киева — до 22–23 сентября, в районе Яготина — до 25–26 сентября. Бойцы и командиры 37-й армии оказались в самом удаленном районе окружения Юго-Западного фронта.
В этом грабеже приняло участие почти все население города. Противодействовать было некому, так как в этот момент в городе уже не было никаких властей, а все склады, магазины и товары в них принадлежали советской власти, то есть уже никому. К вечеру все магазины и склады в городе были совершенно разграблены, товары частью расхищены, а большей частью разбиты, поломаны и втоптаны в грязь озверевшей толпой. Все улицы были завалены осколками разбитых витрин, дверей и окон. Никто не думал о том, что после этого разгрома населению громадного города придется голодать и нуждаться в самом необходимом. А это так и было. Когда немцы спустя некоторое время предложили возобновить торговлю, то этого нельзя было сделать, так как в магазинах и на складах не осталось совершенно никаких товаров.
Однако товары не только разграблялись, но и бессмысленно уничтожались. Так, например, начальство нескольких киевских хлебных заводов перед своим бегством распорядилось затопить все оставшиеся запасы, и в Днепр было сброшено несколько десятков вагонов муки. Такое же распоряжение получили все колбасные, консервные и другие предприятия пищевой промышленности. На этих предприятиях уничтожить продуктов просто не успели, и их разграбила толпа. Киевский спиртоводочный завод выпустил в Днепр по канализационным трубам несколько тысяч ведер спирта. Спирта было выпущено в реку так много, что вся рыба опьянела и всплывала на поверхность. Люди выбирали спирт ведрами из сточных канав, не обращая внимание на нечистоты, плававшие в нем.