ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы
Шрифт:
Вечером 18 сентября на окраинах города начались взрывы. Подрывные команды разрушали военные объекты. В эту ночь не только были подорваны все мосты и железнодорожные пути, представлявшие, несомненно, военные объекты, но также сожжены и подорваны оба вокзала, все текстильные фабрики, часть обувных, хлебных, колбасных, консервных, кондитерских и других заводов и фабрик пищевой и легкой промышленности, все три электростанции и водопроводная станция. Город, насчитывавший еще в этот момент более 500000 жителей, был оставлен без воды, света, продуктов и возможности приготовить эти продукты [324] . В эту ночь были подожжены и затоплены все стоящие в киевском порту пароходы, катера и баржи Днепровского речного пароходства. Но этого мало. Видимо, в паническом страхе преследования со стороны немцев бежавшие советские власти приказали перепилить и затопить в реке все рыбацкие и спортивные гребные и парусные лодки, как государственные, так и принадлежавшие частным лицам. Во всех этих действиях не было никакого военного смысла. Это был просто варварский акт бессильной мести по отношению к оставшемуся своему же мирному населению [325] . Но в это время советские власти и не считали население оставленных областей своим. Всех тех, кто не хотел или не мог бежать на восток в полную неизвестность, они называли «фашистами»,
324
Из справки (июль-август 1942) бывшего начальника инженерной службы штаба обороны Киева майора М. Чукарёва «Инженерное обеспечение обороны Киева в 1941 г.»: «На инженерный отдел штаба обороны города инженерным отделом 37-й армии была возложена задача на минирование важнейших объектов города, могущих быть использованными противником в своих целях. Эта работа была выполнена в масштабах, позволяющих обстановке того времени. Сотни мин взрывались с приходом частей немецкой армии в город Киев. Стены и целые здания обрушивались на головы немецко-фашистских захватчиков. 18 сентября были взорваны мосты через р. Днепр. В 14.40 того же числа был взорван последний цепной мост “Евгений Бош”. Этим была отрезана возможность продвижения войск противника на восток через Киев. В течение длительного времени немцы вынуждены были искать пути отхода через р. Днепр, что растягивало его коммуникации» (за возможность ознакомиться с документом автор благодарит А. Кентия и А. Гогуна). Все-таки из документа неясно, какую роль в минировании города и Киево-Печерской лавры играл полковник А. И. Голдович и подчиненные ему сотрудники. Вполне вероятно, что минирование военных объектов и центра города осуществлялось разными ведомственными инстанциями, в разные сроки и независимо друг от друга.
325
Безымянный мельник в разговоре на эту тему с русским эмигрантом, сумевшим приехать из Европы в одну из оккупированных областей, откровенно пояснил: «Ты что думаешь, красные для того палили, чтобы немцам не досталось? Хе-хе… Совсем не для того! Они хорошо знали, что немцы голодными не останутся. Нет, добрый гражданин, они палили для того, чтобы нас оставить голодными и чтобы мы, значит, пожалели, как, мол, хорошо нам жилось под красными и как плохо теперь».
В других городах картина была такая же. В Харькове уничтожены те же объекты, что и в Киеве, и город также оставлен без света и воды, а кроме того, сожжена тюрьма с оставшимися в ней полутора тысячами политическими заключенными [326] . Когда население хотело разбить тюрьму и освободить несчастных заживо горевших людей, то подрывные команды разогнали это пулеметным огнем. После оставления Днепропетровска советская артиллерия, отойдя за Днепр, 35 дней обстреливала город и совершенно разрушила всю центральную часть его. Все это время немцы в город не входили, и под советским огнем гибло исключительно местное мирное население, то есть советские же граждане. Минск, Смоленск, Псков, Брянск, Курск, Орел и десятки других городов были полностью или частично сожжены советскими войсками или подорваны советскими минами. Новгород был полностью разрушен советской артиллерией. Все эти преступления против своего народа были впоследствии приписаны немцам, разрушившим также весьма много, но гораздо позже и совсем не все, что им приписывают. В Киеве я видел сам всю картину разрушения города, а о других мне рассказывали десятки их жителей, совсем не принадлежавших к сторонникам или поклонникам немцев и их политики в нашей стране. Вина немцев перед нашим народом велика, но это совсем не является основанием сваливать на их плечи все преступления, совершенные по отношению к нашему народу самой советской властью. Это счет особый, и рано или поздно народ этот счет предъявит, и советской власти придется по этому счету заплатить.
326
Тюрьма с оставшимися политическими заключенными была сожжена и при поспешном оставлении Пскова 8–9 июля 1941.
Поздно ночью начались взрывы в самом центре города. Это рвались снаряды, сложенные неизвестно с какой целью, в Николаевском сквере против университета. Снарядов было несколько тысяч, и рвались они всю ночь. Это был своеобразный салют в честь оставления Красной армией Киева. Население прилегающих к скверу улиц не было предупреждено и дело не обошлось без жертв. К счастью, снаряды успели не все взорвать. Но и взорванных оказалось достаточно, чтобы совершенно исковеркать лучший в городе сквер и привести в необитаемое состояние около двух десятков домов.
Утром 19 сентября Киев был пуст. По городу еще мотались в разных направлениях несколько автомашин с растерянными людьми, которые не знали, как выбраться за Днепр, но к 9 часам утра и эти последние машины исчезли. Улицы были пусты — все войска ушли на левый берег Днепра. Киев перестал быть советским. Мы остались на «ничьей земле». Население притаилось по домам, и только отдельные смельчаки доканчивали вчерашний грабеж. Город ждал вступления врага.
Немцы начали входить в город около полудни, сразу с трех сторон. Шли тихо, вежливо, без выстрела. Все те, кто хотел и мог сопротивляться, покинули город еще ночью, а остальное население ждало немцев не как врагов, а скорее как друзей [327] . Старожилы Киева помнили еще, что в 1918 году при немцах жилось не так и плохо, и этого воспоминания даже советской пропаганде вытравить не удалось. Насколько немцы изменились с тех пор, мы не знали. На Крещатике первых немецких офицеров встречали цветами, как избавителей от ненавистной советской власти. Этот момент был заснят для немецкого киножурнала и демонстрировался на всех экранах Европы. Через 777 дней, 5 ноября 1943 года, на том же Крещатике, население встречало цветами первых офицеров Красной армии, как избавителей от ненавистной немецкой власти. Этот момент был заснят для советского киножурнала и демонстрировался на всех экранах Советского Союза. Таков был результат политики господ Розенберга и Коха.
327
Из воспоминаний офицера штаба XXIX армейского корпуса 6-й армии Вермахта (19–20 сентября 1941, Киев): «Население с удивлением стоит на улицах. Оно еще не знает, как себя вести <…> Когда мы подъехали к толпе, из нее вышел возбужденно жестикулирующий человек <.. > Он хотел указать нам дорогу к гостинице “Континенталь”, где должен был разместиться наш штаб. Когда мы прибыли туда <…> соседи сказали нам, что большевики перед отступлением минировали этот дом, и предупредили нас, чтобы мы в эту гостиницу не вселялись. Так как русским во всем должно верить, то генерал приказал до основательного осмотра здания разместить штаб в других домах».
В немцах
328
Ср. с воспоминаниями А. П. Кучинского, в период битвы в Киевском «котле» в сентябре 1941 подростком проживавшего в р-не населенного пункта Вибли (восточнее Чернигова): «Немцы были все молодые, здоровые ребята, все такие красивые, одеты чистенько. Я еще видел такое, потому что в крайней хате был: что они пойдут на передовую, постреляют, потом приходят, чистят сапоги, у них были щетки, мазь. Для меня это было такое удивление, что кошмар. Я думал, что у них не война, а какая-то гульня. Они, когда свободны, прихорашиваются, все чистенько, аккуратненько. Все были молодые, 20–23, до 30 лет. Пожилых у них не было. Это, видно, какая-то армия у них такая была — все молодые ребята, здоровые, молодые хлопцы».
Нам говорили, что германская армия держится на палочной дисциплине, что германские солдаты должны постоянно тянуться перед офицерами и что офицеры за всякую провинность бьют их по лицу. Ничего этого мы не увидели. К нам пришла армия с дисциплиной крепкой, хотя и достаточно свободной. Илья Эренбург [329] нам внушал, что немецкий фриц может только жрать курицу, пить водку, насиловать женщин и разбивать прикладами головы маленьким детям. Мы должны были ему верить: ведь он жил в Германии, а мы нет. Но мы скоро увидели, что немецкие фрицы умеют также читать газеты, знают свою историю и могут себя вежливо вести. Насчет куриц и водки они, правда, были мастера, а гроссмейстером был сам рейхсмаршал Герман Геринг. Но насиловать женщин им не приходилось: от этого женщины их избавили сами. Кто знает, было ли причиной этому любопытство ко всему иностранному, обилие вина и продуктов у немцев или просто недостаток мужчин и тоска, но немцам особенно жаловаться на недоступность наших женщин не приходилось. На открытое сожительство с немцами, правда, шли далеко не все, но, как у нас говорили, «встречались» с ними очень многие.
329
Эренбург Илья Гиршевич (1891–1967) — литератор, публицист. Лауреат Сталинской премии (1942, 1948). В 1941–1945 — военный корреспондент газеты «Красная Звезда», в годы войны опубликовал около 3 тыс. пропагандистских статей. Автор лозунга «Убей немца!».
Однажды я шел в Киеве по Подвальной улице. Впереди меня шел немецкий офицер и рядом с ним наша русская молодая женщина или девушка. Она усиленно уговаривала немца зайти к ней выпить рюмку водки или стакан чаю. Немец молчал. Потом она спросила: «Скажите, это правда, что немецкие солдаты насилуют женщин?». Немец засмеялся и ответил: «Как видите, получается как раз наоборот». Слышать это было невыносимо. Я перешел на другую сторону улицы.
Я пишу это не в обвинение русской женщине, ибо у всех других народов отношение женщин к победителям было во время этой войны точно таким же.
Самой неожиданной и малопонятной для нас была доверчивость и даже какая-то странная беспечность немецких солдат и офицеров. Мы привыкли к недоверию и подозрительности и считали в порядке вещей, если нужно было часами стоять за пропуском в какое-нибудь совсем не секретное учреждение или проходить не останавливаясь и не поднимая глаз мимо какого-либо дома, где жил наш очередной «вождь». Нам было странно наблюдать, как на другой день после прихода немцев толпа детей окружила немецкий автомобиль или орудие и даже некоторые взбирались на них, а немецкий солдат стоял рядом и не обращал на это никакого внимания. Мы не могли привыкнуть, что немецкие офицеры, входя в незнакомый дом или учреждение, оставляли в передней свои фуражки, портфели и даже пистолеты. Нам это казалось невероятной беспечностью. Гораздо позже мы поняли, к своему большому стыду, что немцы делали только то, что принято во всем мире, кроме пашей страны. Правда, от слишком большой доверчивости немцев скоро отучили наши уличные специалисты.
На другой день после прихода немцев я вышел в город. Улицы были запружены толпой обоего пола. Поразительно было видеть в этой толпе множество молодых здоровых мужчин призывного возраста. Перед уходом советских войск казалось, что в городе остались только старики, женщины и дети. Только теперь стало ясно, как много людей скрывалось от призыва в армию и от вывоза в советский тыл. Толпа казалась веселой и оживленной, люди делились новостями, и страха перед немцами не было заметно. Около немецкой городской комендатуры на углу улиц Крещатика и Прорезной стояла большая очередь. Это давали пропуска на выезд из города тем, кто жил неподалеку. В очереди было также много молодых мужчин. На некоторых зданиях были вывешены флаги: красный со свастикой на белом кругу — немецкий и желто-голубой украинский. На немецкий флаг люди смотрели с удивлением, многие не знали, что у фашистов также принят красный флаг. Борьба одного красного флага против другого казалась страшной. Украинского флага вообще никто не ожидал. Когда же он появился, люди стали ждать также русского трехцветного, но так и не дождались: немцы боялись русского флага.
В первые же дни мы начали чувствовать немецкую политику в национальном вопросе. Русским было приказано сдать радиоприемники, украинцы могли оставить. Украинцев освобождали из плена, русских задерживали. На работу принимали только украинцев, русским в работе отказывали. В немецкой комендатуре заявили: «Против украинцев мы не воюем. Наши враги — русские». Радость от прихода немцев начала рассеиваться, наступало похмелье. Немецкая политика начала проявляться: население раскололось на две части. В дальнейшем немцы старались только поглубже вбить клин национальной вражды.