Под прусским орлом над Берлинским пеплом
Шрифт:
Я вспомнил, как однажды, в гостях у папиной кузины Юдит Штибер, её четверо детей, звонко смеясь, катали по саду снежные шары. Снег налипал, превращая небольшие комки в огромные глыбы.
— Ноги готовы! — крикнул старший сын Юдит, Хайо, и вместе с братом Гербертом они покатили гигантский шар, размером чуть ли не с них самих, к старому дубу.
Настала очередь девочек. Аннелиза и Хелла усадили на санки «туловище» — шар поменьше, — и повезли его к братьям, которые уже приставили к «ногам» лесенку.
— Хелла, милая, поищи украшения, и обязательно возьми шарф у бабушки! — скомандовал Герберт,
Детский смех был настолько заразительным, что я невольно улыбнулся.
— Воронёнок, не стой там! — раздался властный голос маленькой Хеллы.
— Я? — удивлённо переспросил я, чувствуя себя совершенно потерянным. Разве я существую в этом мире лишь для того, чтобы кто-то другой отводил мне роль в своей игре?
Конечно, я не стал озвучивать свои мысли, не желая омрачать детскую радость. Я лишь растерянно хлопнул ресницами, глядя на Хеллу, её лицо, розовое от мороза и смеха, казалось сияющим. Каштановые кудри выбивались из-под шапки, лихо сдвинутой набекрень, пальто и варежки были в снегу, а шарф лениво болтался на шее. И при всем при этом она выглядела такой же грозной и властной, как дедушка Эдвард.
— Делай голову снеговику! — негодующе воскликнула Хелла, и её голос, горничным колокольчиком, прозвенел в морозном воздухе. — Или мы вчетвером должны тут надрываться?
Я поспешно натянул варежки и, скатав снежок, начал катать его по саду, формируя голову для будущего снежного исполина. Хелла тем временем увлечённо искала морковку, пуговицы и шарф, необходимые для завершения образа.
— Неси сюда эту чудесную круглую голову! — Герберт одарил меня тёплой улыбкой, и я, гордый своей работой, приблизился к ним.
Герберт был старше меня, но разница в возрасте казалась незначительной, когда он легко поднял меня на руки, чтобы я сам смог водрузить голову на снежное туловище. Я с нежностью наблюдал за юным семейством Штиберов, в чьих сердцах жила такая же безграничная любовь к зиме, как и во мне. Именно здесь, в их обществе, я чувствовал себя по-настоящему счастливым.
Тёплое воспоминание вызвало на моих губах улыбку. Тётушка Юдит и её дети были мне дороги, и порой я мечтал родиться в этой семье, познать то безмятежное детское счастье, которым они были окружены. С Хеллой мы были ровесниками, и сейчас, вероятно, она училась в гимназии вместе с Аннелизой, которая была старше неё на пару классов. Герберт, должно быть, уже поступил в военное училище, а Хайо выбрал путь науки.
Собрав в пригоршни горсть снега, я принялся лепить шар, а затем, опустив его на землю, начал катать, подражая Штиберам. С каждым оборотом снежный ком рос, превращаясь в массивные "ноги" будущего снеговика. Он вёл меня по саду, увлекая по извилистым тропинкам, а мысли мои тем временем погрузились в глубокую задумчивость. Оцепенение спало лишь тогда, когда я оказался возле беседки.
— Она хочет, чтобы я вышла замуж за Максимилиана Дресслера, — выдохнула Мичи, и её голос дрожал от напряжения.
— Зачем? — спросил Ганс, и в его голосе послышалась лёгкая нервозность. Я замер, прислушиваясь к их разговору.
— У него годовой доход пятьдесят тысяч марок. Отец его вот-вот умрёт, и он станет самым богатым человеком в Германии, — пояснила Мичи.
— Ты не выйдешь за него, —
— А ты считаешь это правильным? — Микаэла нервно усмехнулась, и в её глазах мелькнули слёзы.
Ганс опустил голову, и повисшее молчание отныне, даже мне казалось тяжёлым и давящим. Я подошёл ближе, прячась за камнями, чтобы лучше видеть и слышать.
— Вот именно, Ганс, это неправильно! Ни твои действия, ни моя реакция на них. Ты тоже должен подумать, как устроить свою жизнь. Я помню, она советовала тебе присмотреться к Аннелизе…
— Не помню! И не хочу помнить! — воскликнул Ганс, и Микаэла вздрогнула от неожиданности. — Я не воспринимаю её как мать и не собираюсь плясать под её дудку! И ты, Мичи, ты учила меня бороться, почему же ты ведёшь себя так трусливо? Неужели тебя так разволновали слова этого Воронёнка?
— Будто мне есть дело до маленького уродца, — Мичи повела плечом, отгоняя от себя неприятные воспоминания обо мне.
— Ты не она. И никогда не будешь ей, — Ганс обхватил её лицо ладонями, заставляя посмотреть ему в глаза. — Ты другая. Ты красивая, настоящая, живая, и ни одна женщина никогда не сравнится с тобой. Мишель, ты мой маяк. Я очерствею… Я погибну без тебя.
Ганс опустил руки на плечи Мичи и встряхнул её, пытаясь таким образом донести свои слова. Сестра подняла на него глаза и крепко обняла, зарываясь носом в тощую грудь.
Они стояли так ещё несколько минут, а я с ужасом смотрел на них, молясь, чтобы первое же предположение, посетившее мою горящую голову, оказалось ложным. Слишком уж горячие слова они произносили друг другу. Неправильные. Скверные.
Когда я одержу победу над собой и своими моральными принципами, то смогу беспрепятственно слушать даже самые безумные высказывания. Но я знал, что непрошенный опыт порой оказывается куда полезнее, чем любой урок.
Я не стал больше лепить снеговика. В этот раз Кесслер не смог дойти до цели. Ему нужно было всё обдумать. И то, о чем он думал, я постеснялся переносить на бумагу.
Блуждая по закоулкам нашего холма, вдыхая свежий воздух с еловыми нотками, доносившимися от пихт, выстроившихся вдоль забора, я наткнулся на сарайчик подмастерья. Из-за стен доносился звон ударов молотка по железу. Недавно я вспоминал, как мечтал о железной дороге, но родители решили, что остров мне намного нужнее. Но я стал подростком, мои силы и знания прибавились, как и понимание того, что для исполнения своих желаний в этом мире существует только я сам. И этот же самый я – единственный, кто защитит себя. Ведь, родившись без друзей в лице семьи, это единственный способ выйти в открытый океан.
Нужно лишь довести свой жизненный корабль до автоматического управления, собирая опыт, недоступный от родителей, но рождённый наблюдением за чужими ошибками и общением с теми, кто познал жизнь. Я получу свою железную дорогу, как и ту жизнь, которую жажду, — жизнь без границ, что так упорно отказывается мне даровать эта среда.
Не я стал инициатором того необъяснимого, премерзкого отношения, что обрушили на меня сестра и брат. Их взгляды, их самовоспитание — вот истинный источник. И когда я достигну желаемого, ни одному из них не позволю прикоснуться к моей жизни.