Под пурпурными стягами
Шрифт:
– Вот мой Шичэн!
– представил старик юношу как-то очень просто, без всяких церемоний.
Мать предложила гостям посидеть в комнате, но они остались во дворе. Летом здесь куда более приятно, чем в доме. Во дворе растут два финиковых дерева, почти всегда зеленых, хотя порой без плодов. Возле стены виднеется несколько кустиков травяного жасмина, который вырос сам по себе, а в этом году разросся особенно буйно. А пятицветная слива мэйхуа - нынче только одна. Отец не смог достать больше деревьев, так как надо было для меня покупать печенье. Зато мэйхуа в нынешнем году расцвела с какой-то особенной силой.
Хотя сегодня довольно тепло, старый Ван, любящий во всем порядок, одет в длинный серый халат. На Шичэне красуется обновка: штаны и куртка. Штаны немного ему велики, куртка короче, чем надо. При каждом движении одежда странно шуршит. Мать подвинула Вану маленькую табуретку. Старик сел и устремил взор на сына, который садиться не захотел.
– У меня есть дела!
– сказал он.
Матушка не любила пустых разговоров, но, пройдя хорошую школу под руководством бабушки и свекрови, она всегда знала, что надо сказать гостю в подходящий момент и как принять его, чтобы все выглядело не только естественно, но и прилично. А нынче к тому же к нам пришли друзья! В обычные дни она могла сколько угодно разговаривать с Ваном о погоде. Но как быть сегодня? Она не знала, не находила слов для разговора. Мать смотрела на Вана, а тот безотрывно глядел на сына, словно чего-то ждал с беспокойством.
Юноша походил на молодую стройную сосну, пустившую в землю крепкие корни. Он стоял будто вкопанный, и двигались у него лишь руки, которым он не находил места. Ладный парень, и все в нем складно. Однако глаза его странно блестят, а рот плотно сжат: коль решил молчать, не вымолвлю ни слова, говорит весь его вид. Наверное, поэтому мать не знала, как ей быть, с чего начать разговор. Она даже забыла излюбленную тему о погоде. Молча постояв некоторое время, Шичэн вдруг опустился на корточки и, подперев голову руками, застыл, будто задумался о чем-то для него очень важном.
Неожиданно во дворе появился Фухай. Наш рыжий пес пришел в радостное возбуждение, принялся скакать и носиться по двору взад и вперед.
– Рыжий, успокойся!
– крикнула мать. Собака побежала на прежнее место и снова занялась ловлей мух.
Фухай сел, а Шичэн тут же встал. Его плотно сжатые губы наконец разомкнулись.
– А-а, Фухай!..
– Улыбнулся он или нет, понять было трудно. Фухай достал черный пальмовый веер с бамбуковыми распорками и принялся себя обмахивать.
– Шичэн!
– проговорил он после длительного молчания.
– Я все думал о том самом... Будет тебе!..
– Как это "будет"?
– Шичэн посмотрел на Фухая, потом перевел взгляд на отца.
– Как "будет"?
– Сделав над собой усилие, он проглотил слюну. Ну давай, говори!
Мать терялась в догадках: "Когда же они познакомились? И разговор какой-то чудной!" Она пошла заваривать чай.
– Шичэн!
– Старый Ван заговорил неторопливо, тщательно обдумывая каждое слово.
– Ты ведь знаешь, что я не переношу ничего иностранного, даже вот эту заморскую материю. А о самих иностранцах и их вере и говорить не приходится!
– Отец!
– Шичэн вытер вспотевшие ладони о новые штаны.
– Тебя не было в наших краях много лет, и ты не знаешь, что с нами творят... Двухволосые [Презрительная кличка прихвостней иностранцев, которых в свою очередь называли Волосатыми или Рыжеволосыми] подзуживают иностранцев, а те отдают приказы властям!.. Крестьянам стало жить горше, чем вот этому самому псу!
– Юноша показал на Рыжего.
– Ненавижу двухволосых! Ублюдки!
Наступило молчание.
– Это верно, есть среди них и ублюдки!
– проговорил через какое-то время Фухай и вдруг засмеялся, но его смех прозвучал фальшиво.
– А вот эти самые ублюдки самые близкие люди Волосатым!
– Шичэн в упор посмотрел на Фухая. Тот сделал вид, что рассматривает какого-то жука на листе финика.
– Ты, Шичэн... вот только ты...
– что-то хотел сказать старик, но фразу так и не кончил.
– Хватит тебе, парнишка!
– вмешался Фухай, продолжая мысль, которую не успел выразить старый Ван.
– Не называй меня так! Я тебе не мальчишка!
– Юноша уставился на Фухая.
– Я дерусь на ножах, научился кулачному бою, умею уйти от любого удара. Сейчас я никого не боюсь! Никого!
– Однако ж ты никого и не победил!
– усмехнулся Фухай.
– Может, ты смелый, бесстрашный, а вот власти вместе с иностранцами тебя побили! Нос-то тебе утерли!
– Точно!
– вмешался старый Ван.
– Вон как, значит, получилось!..
– А я не смирюсь! Побили раз, два... Все равно буду драться! воскликнул молодой человек. Он замолчал, стиснув зубы и плотно сжав губы. На его скулах двигались желваки.
– Послушай, сынок!
– стал уговаривать его отец.
– Послушай меня, старика! Оставайся здесь, оглядись, присмотрись! А когда разберешься во всех делах, поступай как знаешь! Разве я тебе предлагаю что-то плохое? Я уже старый, поживи пока со мной...
– Отец верно говорит! Послушай его, Шичэн!
Фухай испытывал к юноше уважение, однако открыто высказывать крамольные мысли не решался. Как-никак он знаменный солдат!
Шичэн, ничего не ответив, снова присел на корточки. Фухай раскрыл веер, потом сложил его и снова раскрыл. Веер тихонько поскрипывал, выражая смятение в душе молодого человека.
– Шичэн!
– внезапно сказал он.
– А сколько у вас людей?
– Вопрос случайный или намеренный, понять было трудно.
– Много! Очень много! И все смельчаки!..
– Юноша с какой-то яростью взглянул на собеседника.
– Если в Шаньдуне делать нечего, мы двинемся в Чжили [Чжили - старое название провинции Хэбэй, где находилась столица Пекин] - прямо на Пекин!
– Не смей, не смей это говорить!
– закричал старый Ван и резко поднялся.
В это время мать принесла чай, но Шичэн, не сказав ни слова, вдруг направился к воротам. Мать в недоумении застыла с чайником в руках.
– Я сам разолью чай!
– Фухай взял из рук матери чайник.
– У вас, наверное, есть дела, идите!
– И он легонько подтолкнул ее, а старику Вану предложил сесть. В присутствии парня он не находил подходящих слов: поведение юноши выбивало его из колеи. Сейчас, когда Шичэн ушел и они остались вдвоем, беседа мало-помалу наладилась.