Под скорбной луной
Шрифт:
— Ему-то какое дело до чая?
— Его компания поставляет жестяную тару для чайных листьев, — пояснил Том. — Хоутон — сторонник свободной торговли с определенными ограничениями и стратегического использования тарифов и субсидий на благо Англии. Он горячо поддерживал некоторые инициативы, выдвинутые правительством Дизраэли, — например, законы об общественном здравоохранении и образовании в семьдесят пятом и семьдесят шестом годах.
— А что насчет фабричного закона и закона о правах рабочих?
— Как вы догадываетесь, Хоутон голосовал
— В Бирмингеме? Так он еще и оружейник?
— Ну, самим оружием он не занимается, производит патроны и обоймы для винтовок. — Мы уставились друг на друга. — Это не преступление, Корраван.
— Знаю, — нахмурился я. — А как Хоутон настроен по отношению к ирландцам?
Том уперся локтями в стол и машинально потер искалеченный указательный палец.
— В крайностях не замечен. На нескольких последних голосованиях по ирландским вопросам вообще отсутствовал.
— Для него это обычное дело?
— Члены парламента частенько не являются на заседания, которые не представляют особого интереса для них и для их избирателей.
Хм. Либо особый интерес имеется, только раскрывать карты он не хочет…
— Семья у него есть?
— Жена умерла несколько лет назад.
— Что с ней случилось?
Между бровей Тома пролегла вертикальная морщинка.
— Не помню. Я ведь говорил — мы лично не знакомы. Несчастье произошло примерно в то время, когда Гладстон подал в отставку с поста премьер-министра, а уже через два дня вернулся, поскольку консерваторы не смогли сформировать правительство. Хоутон тогда появился в палате общин с черной повязкой на рукаве, и представители обеих партий выражали ему соболезнования. По-моему, это было весной семьдесят третьего.
Стало быть, возвращение Гладстона заставило скорбящего Хоутона вновь приступить к исполнению своих парламентских обязанностей — возможно, даже раньше, чем ему того хотелось. Наверняка он был раздражен подобной необходимостью. Впрочем, сопоставить его тогдашние чувства с концепцией «блестящей изоляции» я не мог.
— Одним словом, — подвел итог Том, — Хоутон куда больше заинтересован в своих заводах и фабриках, чем в международных делах. Поэтому не думаю, что он как-то связан с «Лигой стюардов», если предположить, что она более-менее придерживается своих первоначальных взглядов.
— Он-то, может, и не связан, — возразил я, — зато один из Уилкинсов точно является членом «Лиги», а второй знаком с Хоутоном, так что…
— Вы сейчас пытаетесь пристроить вагоны к своему паровозу, — пожал плечами Том.
Я состроил гримасу, дав ему понять, что помню комментарий, который он
— Я могу разузнать насчет Хоутона, если вы считаете, что его фигура важна. Правда, сегодня не получится, — добавил он.
— Да, конечно. Шахта… Еще один вопрос, и я от вас отстану. Что вы можете сказать о предприятиях Хоутона?
Том потеребил прядь волос над ухом.
— Основное из них — фабрика металлообработки, основанная еще в начале века его дедом. Там производят все, начиная от кастрюль и сковородок до балок и мостовых конструкций. Продукция поставляется по всей Англии.
— Прибыльное дело, — заметил я.
— Еще какое!
— Ну что ж, тогда буду прощаться. — Я встал, хрустнув позвоночником, и застегнул пальто. — Да, насчет этого несчастья на шахте… Полагаете, газеты и в этом случае возложат вину на Братство?
— Никаких убедительных доказательств нет. Кто-то может запустить слух, однако шахтеры, с которыми я разговаривал, не подозревают диверсии. Да и динамита там не нашли. — Том печально покачал головой. — Похоже на несчастный случай. Так бывает…
— Если газеты начнут писать, что причиной взрыва мог стать динамит, можете ли вы заявить, что это далеко не факт? Что ирландцы совсем не обязательно причастны к катастрофе — во всяком случае, пока руководство шахты не будет знать виновного наверняка.
— Я буду писать правду, Корраван, — нахмурился Том, — впрочем, как и всегда.
— Я имею в виду оперативность. Общество должно узнать истину до того, как пойдут лживые слухи. Вы ведь знаете, какая сейчас обстановка. Наверняка слышали о протестах у кладбища в этот понедельник…
— Слышал, — скривился от отвращения репортер. — И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: переговоры о самоуправлении забуксовали. Парламентарии хотят получить твердую уверенность, что НРБ не стоит за последними двумя катастрофами, после чего дискуссии возобновятся. Какой смысл запускать в парламенте процедуру голосования за автономию Ирландии, если предложение наверняка не наберет голосов?
У меня сжалось сердце.
— Печально… Кстати, я склоняюсь к тому, что Братство тут ни при чем.
Том покатал карандаш между пальцев.
— Я наведу справки насчет Хоутона.
Выйдя из его кабинета, я спустился по черной лестнице и вышел на улицу. Солнце уже выглядывало над крышами домов, но ни одного кэба поблизости не было.
Я отправился домой пешком, спотыкаясь на каждом шагу, словно выпил лишнего. Устал, чертовски устал… Самый короткий путь лежал по маленьким улочкам, извивающимся в северо-западном направлении. Лишь добравшись до широкой, залитой солнцем Шафтсбери-авеню, находившейся в нескольких минутах ходьбы от дома, я углядел одинокий кэб и тут же его подозвал. Выдернув страничку из блокнота, написал записку и вручил ее с парой шиллингов кэбмену.