Под солнцем Тосканы

Мэйес Фрэнсис

— Ты бы не хотела поехать в Марокко? — вдруг спрашивает Эд.

— Может, в Грецию? Я не собираюсь игнорировать Грецию. — Когда видишь какие-то новые места, всегда понимаешь, что есть возможность увидеть и другие, не менее интересные.

Нам не оторвать взгляда от красивой пары. Я вижу, что и другие посетители исподтишка посматривают на них. Он пересел на стул рядом с ней, взял её за руку, достал из кармана маленькую коробочку. Мы возвращаемся к своим салатам. Нам надо будет воздержаться от десерта, но вместе с кофе всегда приносят тарелку маленьких пирожных. Обед настолько прекрасен, что не поддается описанию. Эд предлагает остаться тут ещё на несколько дней и каждый вечер ходить в это кафе. Ослепительная девушка вытягивает руку и восхищается квадратным изумрудом в обрамлении бриллиантов. Влюблённые светятся улыбками во все стороны, они вдруг поняли, что все в кафе стали свидетелями их обручения. Мы все дружно поднимаем бокалы за их здоровье. Девушка откидывает назад длинные волосы, и белые цветы падают на пол.

Когда мы уходим, в городе темно и тихо. В баре в конце улицы, очевидно, собрался весь народ: играют в карты и выпивают по последней чашечке кофе.

Утром мы едем через Вульчи, это название

звучит совсем архаично, в городе есть горбатый мостик и замок, превращённый в музей. Мостик построен этрусками, он перенёс ремонты и переделку при римлянах и в Средние века. Невозможно понять, зачем его построили таким горбатым: речка Фиора, чуть пошире ручья, протекает в ущелье глубоко внизу. Но что есть, то есть. Если какая-то дорога когда-то и вела к мосту, она исчезла, и теперь у него странный, сюрреалистический вид. Одна часть замка-крепости была построена намного позже. Монастырь цистерцианцев, окружённый крепостным рвом, теперь служит музеем, как в Тарквинии, и полон всяких удивительных экспонатов. Очень жаль, что стекло отделяет нас от этих предметов. Просто руки чешутся прикоснуться к ним. Мне хочется взять в руки каждую маленькую ручку, принесённую сюда в дар по обету, бутылочку для духов в форме оленя, хочется потрогать каменные скульптуры, например мальчика на крылатом коне. Вот что я узнала новое для себя об этрусках: их искусство даёт моральную поддержку, потому что они умели прочувствовать каждый момент жизни. Д.Г.Лоуренс это, конечно, уловил, — но кто бы не уловил, повидав столько, сколько он! Перечитывая его книгу за время нашей поездки, я часто поражаюсь, каким он был ослом. Крестьяне у него олухи, потому что не сразу мчатся выполнять пожелания противного иностранца. Никто не стоит навытяжку на подхвате, чтобы везти его к чёрту на рога — смотреть какие-то руины. Ни у кого не оказываются наготове свечи в тот момент, когда они ему потребовались. Какая неудобная страна! Расписания поездов не такие, как на Виктория-стейшн, еда не в его вкусе. Но когда он забывает говорить о себе и начинает рассказывать о том, что видит, я его прощаю.

На лугу мы видим то, что осталось от этрусского, а потом римского города — каменные фундаменты и куски пола, на некоторых сохранилась чёрно-белая мозаика, видны подземные проходы и развалины бань; по сути дела, это планировка помещений города, так что можно гулять и представлять вокруг себя стены, человеческую жизнь. Отсюда виден и мост. Сбоку — руины римского кирпичного дома: стены, несколько окон и отверстия для балок, на которые опирался пол. Вульчи — зона обширных археологических раскопок. К сожалению, сегодня закрыты раскрашенные гробницы этого района — ещё один повод вернуться сюда в будущем.

Рестораны приводят нас в восторг. В энотеке городка Пассапарола (это по дороге, ведущей к Монтемерано) предлагают простую еду в очень непринуждённой обстановке — бумажные салфетки, меню написано мелом на доске, дощатые полы. Если в Маремме остались пастухи, я думаю, они частенько сюда наезжают. Мы заказываем большие тарелки жаренных на гриле овощей и удивительный зелёный салат, а также бутылку вина «Лунайа, Бьянко ди Питильяно», вариант «Ла Стеллата», ещё одного прекрасного местного вина. Официант рассказывает нам, какие вина производят в этой местности, и приносит на пробу по стаканчику. Вот мы и нашли для себя домашнее вино на остаток лета. Стоит всего доллар семьдесят центов за бутылку и имеет глубокий медовый вкус. Это вино попроще, чем опробованные нами сорта «Мореллино», но оно отличного качества, его не следует сбрасывать со счетов. У нас ещё поместится пара ящиков на заднем сиденье машины.

Художник за соседним столиком рисует карикатуры на нас. Я похожа на портрет Доры Маар работы Пикассо. Когда мы пьём за его здоровье и начинаем разговор, он открывает ранец и достает каталоги своих выставок. Вскоре мы уже только вежливо киваем. Он вытаскивает обзоры своих выставок, наливает себе ещё вина. Его жена даже не реагирует, она уже смирилась, она не первый раз с ним в ресторане. Они приехали сюда в термы, принимают воды из-за его больной печени. Представляю, как от него страдают те люди, с которыми он принимает свои дозы минеральной воды. Он подъезжает к нашему столику на своём стуле, оставив жену одну за столом. Я разрываюсь между желанием попробовать ягодный пирог, указанный в меню на доске, и желанием скорее оплатить чек и уйти. Эд просит принести нам чек, и мы уходим. В городе мы пьём кофе, потом, по пути к своему автомобилю, заглядываем в окно и видим, что синьор Пикассо ушёл. Так что в итоге мы пробуем и ягодный пирог. Официант угощает нас горьким пивом за счёт фирмы и жалуется: «Они приходят сюда каждый вечер. Мы считаем дни, когда он уберётся домой, в Милан, со своей печенью».

Вкусив этрусков по максимуму, хорошо накормленные, довольные отелем, мы собираем вещи и отбываем в Таламоне — город с высокими стенами, нависшими над морем. Здесь морская вода должна быть чистой. Она и вправду чистая — в чём я убеждаюсь, зайдя далеко в море, — и ужасно холодная. Мы останавливаемся в современном отеле, при нём нет пляжа, только скалы торчат прямо вверх, но от него прямо в море уходят бетонные пирсы, там можно посидеть в полосатом шезлонге, принимая солнечные ванны. Мы выбрали Таламоне потому, что он граничит с заповедным морским берегом Мареммы, — это единственный длинный участок побережья Тосканы, не тронутый цивилизацией. На большей части побережья песчаные пляжи уставлены зонтиками и рядами стульев, для прогулок остаётся только узкая полоска песка вдоль воды. Итальянцам нравится, когда вокруг столько людей. Можно поговорить от души! Обычно отдыхают всей семьёй или с группой друзей. Я как житель Калифорнии чувствую себя несчастной среди толпы. Я выросла на пляжах Джорджии, люблю сырые ветреные полоски песка в Пойнт-Рейес и чураюсь пляжей Старого Света. Эд и моя дочь предпочитают, чтобы был зонтик. Они тащат меня в Виареджо, Марина-ди-Пиза, Пьетрасанту, настаивают, что там совсем не так, надо только туда приехать. Я люблю лежать на пляже и слушать шум волн, гулять, когда никого нет в поле зрения. Пляжи Тосканы переполнены людьми, как улицы. Однако в заповеднике Маремма, как говорится в путеводителе, водятся даже дикие кони, лисы, кабаны и олени. Я люблю запах маккии — диких солёных кустов; как рассказывают

моряки, они могут учуять его, когда ещё и земли не видно. Этот заповедник — пустынный пляж с тропами через песчаные холмы, поросшие диким розмарином и морской лавандой. Мы уходим на пляж и просиживаем там целый день. Волны древнего моря шепчут: «Тирренское, Тирренское». У нас с собой сэндвичи с моцареллой, кусок пармезана и охлаждённый чай. Только вдали на пляже видна небольшая группка людей, так что исполнилось моё желание побыть на природе в одиночестве. Какого цвета море? Пожалуй, точнее всего его можно описать словом «кобальтовое». Или нет, это ляпис-лазурь, точный цвет платья Марии с мозаичным серебряным отсветом. Приятно прогуливаться пешком, когда столько долгих дней провела в машине, объезжая разные города. Я пытаюсь читать, но солнце палит — может, зонтик действительно был бы кстати.

Утром мы едем на так называемый Этрусский берег. От этрусков нам не отделаться. На этом пляже можно взять в аренду стулья, но, поскольку он граничит с заповедником, людей там немного. Мы можем долго-долго гулять по пляжу, а затем провести сиесту в нашем маленьком персональном коттедже. Мы возле Сан-Винченцо, где проводил лето Итало Кальвино. В городских магазинах продаются пляжные мячи, плоты и ведёрки для песка. Вечерами все гуляют по городу, покупают открытки и едят мороженое. Пляжный город — он и есть пляжный город. Мы находим ресторан со столиками на улице и заказываем cacciucco — суп из рыбы с острыми приправами — и тушёное блюдо из рыбы. Рыбу разных пород при нас разделывают на передвижном столике, укладывают в большую белую миску и заливают горячим бульоном. Официант намазывает кремообразный жареный чеснок на ломти поджаренного хлеба, и мы пускаем их плавать в супе, вдыхая его горячий аромат. Из наших мисок на нас глядят два свирепых маленьких омара с выпученными глазами. Официант время от времени подходит и добавляет бульон, чтобы гренки плавали. Потом приносит салат, прикатывает столик с оливковыми маслами в глиняных кувшинчиках, в прозрачных и цветных керамических бутылочках, десятки сортов масла на выбор для нашего салата. Мы просим его сделать выбор за нас, и он льёт тонкой струйкой светло-зелёное масло в миску с пурпурными и зелёными листьями салата радиччио, имеющего горьковатый привкус цикория.

По пути в Масса-Мариттима мы делаем крюк и заезжаем в Популонию, просто потому, что она близко и у неё слишком древнее название, чтобы её можно было пропустить. На каждой небольшой остановке мне хочется задержаться ещё чуть-чуть. В кафе, куда мы зашли выпить кофе, два рыбака вносят вёдра с рыбой — свой ночной улов. Женщина из кухни начинает писать меню дня мелом на чёрной доске. К сожалению, ланч будет только через несколько часов. Мы едем в город и припарковываемся под стеной огромной крепости. Замок здесь вполне обычный, стена — как на рисунках в старых часословах. Тут ещё один музей этрусков, я должна осмотреть все его экспонаты. Эду пока хватит того, что он уже узнал о событиях, происходивших тысячелетия назад, так что он уходит — хочет купить мёд тех пчёл, которые жужжали над прибрежными кустами. Мы встречаемся в лавке, и там я обнаруживаю в продаже глиняную ногу этруска. Не знаю, настоящая она или поддельная. Я решаю подумать об этом, пока мы гуляем. Но к нашему возвращению лавка закрыта. Когда мы отъезжаем, я замечаю стрелку, указывающую на место раскопок, но Эд нажимает на акселератор: хватит с него гробниц.

Вчера вечером мы посетили последний город, его название я никак не могу произнести правильно. Местные говорят Марйттима, а я — Мариттима. Выучу ли я когда-нибудь итальянский? До сих пор я делаю много грубых ошибок. Когда-то этот город стоял на берегу моря, но за долгие века вокруг него намыло слой осадочного ила, со временем ил уплотнился, и город Масса-Мариттима оказался далеко от берега, поднялся высоко над травянистой равниной и в некотором смысле смотрится как наблюдательный пункт. Точно такой же отдалённый форпост мы могли бы встретить, например, в Бразилии; тем, кто творит в жанре магического реализма, нравится изображать подобные форпосты. Здесь практически два города, старый и ещё более старый, оба простые, суровые, с резкими контрастами тени и солнечного света. Мы немного устали. Мы заселяемся в гостиницу и впервые получаем комнату с телевизором. Передают фильм о Второй мировой войне, плёнка выцветшая, итальянский язык непонятен, но фильм нас захватил. Действие происходит в деревне, занятой немцами. Деревня как-то зависит от американского солдата, который прячется в сельской местности и помогает людям. Им приказано эвакуироваться. Они погружают своё имущество на нескольких ослов и отправляются, но куда — нам неизвестно. Я начинаю дремать, в моём полусне кто-то старается открыть ставни в Брамасоле. Я просыпаюсь. На сеновале оказывается ещё один солдат. Что-то горит. Всё ли в порядке у нас в Брамасоле? И вдруг меня осеняет: ведь мы приехали сюда всего на один день!

За два часа мы обежали все улицы. Область Маремма напоминает мне американский Запад своими небольшими захолустными городками, от которых автострада не ближе чем в пятидесяти милях, в которых владелец лавки смотрит из окна, и в его глазах отражается широкое небо. Конечно, таких площадей и соборов не увидишь на нашем Западе, но в душе жителей скрыто от постороннего взгляда то же неизбывное одиночество и то же отношение к чужакам.

По дороге домой мы делаем остановку в Сан-Галгано, там самые живописные руины французской готической церкви, много веков назад лишившейся крыши и полов. Остов с зияющими окнами предоставлен в полное распоряжение травы и облаков. Здесь можно организовать романтическое венчание. На месте большого круглого окна-розы теперь только в воображении можно увидеть красные и синие стёкла; там, где когда-то монахи зажигали свечи на боковом алтаре, теперь в углах гнездятся птицы. Каменная лестница ведёт в никуда. Каменный алтарь так давно не выполнял свою функцию, что на нём можно было бы приносить человеческие жертвы. Это здание пришло в упадок, когда настоятель продал свинцовую крышу на нужды какой-то войны. Теперь здесь прибежище нескольких кошек. У одной из кошек весьма разношёрстный выводок; несколько отцов, видимо, поучаствовали в производстве рыжего, чёрного и полосатого потомства, свернувшегося вокруг большой белой мамаши.