Под солнцем Тосканы
Шрифт:
Эта земля хранит ещё немало секретов. В 1990 году рядом с одной могилой была откопана лестница из семи каменных ступенек, о фланги которой облокотились полулюди-полульвы — вероятно, кошмарное видение потустороннего мира. Возле Кьюзи — это один из двенадцати древнейших городов Этрурии, такой же, как Кортона, — только недавно раскопаны городские стены. И в Кортоне, и в Кьюзи есть обширные коллекции предметов материальной культуры этрусков, найденных и археологами, и фермерами. Смотритель музея города Кьюзи покажет вам одну из десятков гробниц, обнаруженных в их районе. Римляне считали этрусков воинственными (а сами-то не такие, что ли?), но гробницы, огромные глиняные кони, бронзовые фигурки, предметы домашнего обихода показывают, что это был народ великий, изобретательный, с чувством юмора. Конечно, им приходилось быть сильными. Повсюду сейчас находят развалины стен и гробницы, построенные ими из огромных камней.
Найденные в окрестностях Кортоны гробницы за изогнутую форму потолка называют meloni — «котелки». Достаточно постоять под таким потолком несколько минут, как проникаешься ощущением времени.
Покинув
Быстро оглядываюсь и вижу, как высоко забралась.
Внизу раскрыт зелёный веер долины ди Кьяна. В ясные дни вдали можно увидеть Монте-Сан-Савино, Синалунгу и Монтепульчиано. Оттуда можно посылать дымовые сигналы: сегодня большой праздник, приезжайте. Вскоре я добралась до высоких городских стен и, чтобы ещё раз прикоснуться к этрускам, проезжаю весь путь до последних ворот, называемых Колониальными, где большие шатающиеся этрусские камни подпирают фундамент, надстроенный в Средние века и позже.
Мне нравится, мчась мимо ворот, быстро заглянуть внутрь. В Кортоне продаются старые открытки — снимки вида города, сделанные из проёма этих ворот: узкая улочка карабкается вверх, по обе её стороны высятся дворцы. Когда входишь в город, сразу возникает ощущение безопасности, даже если издалека приближаются вооруженные копьями гибеллины, гвельфы или любой другой враг на данный момент; да и просто если удалось без происшествий преодолеть автостраду и вашу машину не «поцеловал» демон, промчавшийся мимо в машинке в два раза меньше.
Если я приезжаю на машине, я гуляю по виа Дардано. Считается, что Дардано, родившийся здесь, основал Трою. Слева остаётся маленький ресторанчик на четыре столика, его открывают только в полдень.
В нём нет меню, выбор блюд обычный. Я люблю предлагаемый тут до тонкости отбитый жареный бифштекс на подушке из рукколы. И люблю наблюдать за двумя женщинами у топящейся дровами кухонной печи. Они каким-то образом ухитряются никогда не изнемогать от жары.
А какие интересные узкие двери домов на этой улице! Есть мнение, что они прорублены высоко в стенах и использовались во времена распрей, когда ворота главный вход был забаррикадирован. Лично я подозреваю, что эти двери действовали и в мирное время. Всадник или выходящие из кареты в плохую погоду могли сразу оказаться внутри дома, не ступая на мокрую, грязную улицу, а в хорошую погоду дамы могли сохранить в чистоте длинную шёлковую юбку. Джордж Деннис, археолог, знаток девятнадцатого века, описывал Кортону как город «крайней степени нищеты». Если судить по форме дверей, похожих на гроб, можно считать её визуальным подтверждением теории о том, что это двери для выноса мёртвых.
Центр города — это две площади неправильной формы. Их соединяет короткая улочка. Они построены не по плану какого-то городского планировщика, но тем не менее очаровательны. На площади Республики стоит здание Городского совета, это дом четырнадцатого века с двадцатью четырьмя широкими каменными ступенями. По вечерам на этих ступенях сидят горожане. Отсюда видна лоджия по другую сторону площади, выше на один уровень, раньше там был рыбный рынок. Теперь это терраса ресторана со столиками и ещё одно удобное место для обзора сверху. Вокруг стоят другие здания, а в промежутках между ними поднимаются улицы от трёх городских ворот. Жизнь на улицах бурлит. Как хорошо, что тут не ездят автомобили, и это обстоятельство утверждает значимость человеческой личности. Вначале я начинаю ощущать масштаб архитектуры, потом вижу, что низкие здания гармонично сочетаются с высоким зданием Городского совета. Главная улица с официальным названием виа Национале, но в народе называемая Ругапиана, что значит «сглаженный гребень», — горизонтальная, она предназначена только для пеших прогулок (лишь по утрам грузовики подвозят сюда товары в расположенные здесь магазины, кафе и рестораны), да и остальные тоже неудобны для езды — слишком узки и холмисты. Если одна улица повыше, а другая пониже, их соединяет vicolo — переулок, пешеходная дорожка.
Даже названия этих переулков призывают вернуться, заглянуть в каждый и обследовать его: Ночной переулок, Переулок Зари, а Лестничный переулок — это длинный пролёт плоских ступеней.
В вымощенных камнем старых городах Тосканы у меня не возникает чувство, что я в прошлом, какое у меня было в Югославии, Мексике или Перу. Тосканцы — люди
Я иду по короткой улочке, отходящей к площади Синьорелли. Эта площадь немного побольше, и круглый год по воскресеньям она гудит — здесь базарный день. Летом на ней каждое третье воскресенье устраивается ярмарка антиквариата. На площадь вынесены столики двух баров. Я всегда обращаю внимание на унылого флорентийского льва на колонне, которого медленно разъедает эрозия. В любое время дня бары заполнены народом; ближе к полуночи сюда приходят выпить чашечку кофе перед сном.
И здесь тоже мэрия иногда спонсирует ночные концерты. Народ и так весь на улице, но в вечер концерта на площадь приходят даже с ферм и загородных вилл. Сегодня ночью в этом городе с десятками католических церквей выступает негритянский хор религиозных песнопений в стиле госпел, приехавший из Америки. Конечно, это не стихийно собравшаяся труппа баптистов из церкви американского Юга, это профессиональный хор из Чикаго, у них с собой осветительное оборудование, они продают свои кассеты по двадцать тысяч лир каждая. Они очень громко исполняют «Поразительную милость» и «Мария, не рыдай». Акустика тут сверхъестественная, и звук отталкивается от зданий одиннадцатого и двенадцатого веков, окружающих площадь, на которой регулярно проводились турниры и куда в дни церковных праздников епископы выносили реликвии святых, а священники размахивали кадилами с курящимися благовониями. А мы ходим по городу, ступая по цветочным лепесткам, разбросанным детьми. Звукооператор регулирует микрофоны, и солист начинает привлекать толпу. «Повторяйте за мной, — говорит он по-английски, и толпа повторяет. — Восхвалите Господа. Спасибо Тебе, Иисус». Американские и английские войска освободили Кортону в 1944 году. С тех пор, вероятно, тут не собиралось так много иностранцев одновременно, тем более чернокожих. Хор большой. Студенты Университета штата Джорджия, оказавшиеся в Кортоне по программе изучения искусств, ощущают некоторую ностальгию по дому. И они, и небольшая группка туристов, и почти все жители Кортоны втиснулись на площадь Синьорелли. «О счастливый день», — во всё горло распевают чёрные исполнители, затащив к себе на сцену итальянскую девушку, чтобы та пела вместе с ними. У неё мощный голос, вполне сравнимый с их голосами, и её худенькое тело кажется созданным для пения. О чём они думают, эти представители древней расы обитателей Кортоны? Вспоминают ли они танки, которые вкатились сюда в тот счастливый день, когда солдаты бросали детям апельсины?
Или же думают, что месса в их соборе никогда не была такой величественной? Или просто раскачиваются вместе с неотёсанным американским Иисусом под эту музыку, давая увлечь себя?
Архитектурный центр этой площади — высокий дворец Казали, теперь Музей Этрусской академии. Самый известный его экспонат — бронзовый канделябр сложной конструкции, датированный четвёртым веком до нашей эры. Он действительно впечатляет. Масло из центральной чаши льётся в шестнадцать ламп, размещённых на ободке по окружности. Между этими лампами — горельефные изображения животных, рогатого Диониса, дельфинов, обнажённых мужчин в состоянии эрекции, крылатых сирен. Между двумя лампами написано этрусское слово tinscvil. Если верить книге Джеймса Велларда «В поисках этрусков», слово tin обозначает этрусского Зевса, а вся надпись переводится как «привет Зевсу». Этот канделябр нашли в канаве возле Кортоны в 1840 году. В музее он подвешен перед зеркалом, и его можно рассматривать со всех сторон. Как-то при мне одна англичанка сказала: «Допускаю, что эта штука интересна, только на распродаже я её не купила бы». В стеклянных стеллажах музея выставлены потиры, вазы, бутылки, бронзовый поросёнок, двухголовый человек, бронзовые фигурки размером с оловянных солдатиков, сделанные в шестом-седьмом веках до нашей эры, некоторые из них выполнены в стиле схематичной чеканки, напоминающем о Джакометти. Кроме этрусской коллекции, в этом небольшом музее есть поразительная экспозиция египетских мумий и предметов обихода. Во многих музеях есть египетские предметы, и иногда я удивляюсь: неужели из Древнего Египта что-то было вывезено. Я всегда захожу посмотреть на несколько картин, которые мне нравятся. Одна — портрет задумчивой Полимнии, в синем платье и лавровом венке, он долго считался римским, первого века нашей эры. Это муза духовной поэзии, и внешне она как будто весьма опечалена такой ответственностью. Теперь считается, что это отличная копия семнадцатого века. Однако музей не поменял датировку на своём экспонате: так картина производит более сильное впечатление на посетителей.
Стена дворца Казали покрыта трогательными семейными гербами, украшенными резными лебедями, грушами и фантастическими животными. Короткая улочка внизу ведёт к собору и Музею епархии, бывшей церкви Иисуса, в который я иногда забегаю. На верхнем этаже там есть сокровище — «Благовещение» Фра Анжелико со сказочным ангелом с неоново-оранжевыми волосами. Из уст ангела исходит надпись на латыни, обращенная к Деве Марии, а из уст Девы Марии — ответ ему. Это одно из великих произведений художника. Он десять лет проработал в Кортоне, и триптих «Благовещение» да выцветшая раскрашенная люнетта над дверью Сан-Доменико — вот и всё, что осталось в городе из его работ.