Под тенью мира. Книга вторая

Алекс Зетт

Гомес замолчал, прищуриваясь и с ошеломлением вглядываясь в моё лицо.

– Кайли? – спросил он тихо.

– Да, - радостно выдохнув, сказала я. – Рада Вас видеть, офицер Гомес.

Я улыбнулась Гомесу, и заметила, как облегчение коснулось его лица, и как расслабились его плечи.

Гомес улыбнулся, поднимая маску и открывая своё лицо.

– Еле узнал тебя под всей этой грязью и пылью, - сказал он, радостно оглядывая меня. Его взгляд скользнул по Догмиту. – Ого, какой симпатичный у тебя пёс.

–

Это Догмит, - улыбаясь, ответила я, гладя собаку по макушке. – Не опасайтесь его. Он послушный.

Гомес кивнул, затем перевёл взгляд на меня. Щёлкнув предохранителем, офицер убрал свой пистолет.

– Теперь ясно, как тебе удалось открыть дверь, - усмехнулся он.
– У тебя в этом вопросе больше опыта, чем у всех нас вместе взятых.

Я криво улыбнулась, ощущая тоску.

– Я здесь, потому что я получила сообщение от Аматы. Что здесь происходит?

Я видела, как удивился офицер Гомес, услышав имя Аматы. Он несколько секунд пристально смотрел на меня.

– Значит, - устало вздохнул Гомес, потерев глаза.
– Амата отправила тебе сообщение… Надо же. Не знаю, как у нее это получилось, но на твоем месте я бы об этом не распространялся.

Я нахмурилась, не понимая, что имеет в виду офицер.

– Почему?

– Потому что если кто-нибудь узнает, что она связалась с тобой, у нее могут быть большие неприятности, - сказал он мрачно. – Как и у меня – просто за то, что я говорю с тобой.

Офицер Гомес был мрачнее тучи. А ещё он был уставшим и напряженным. Я всё никак не могла понять, что происходит, и внутри меня всё сжалось от волнения при словах Германа.

– Я не понимаю…

Я растерянно вгляделась в лицо Гомеса.

Офицер опустил взгляд, наполненный печалью.

– Давай я тебе вкратце обо всем расскажу, - сказал Гомес. – А затем ты решишь, что будешь делать дальше.
– Офицер отвёл тяжелый взгляд в сторону.
– Боже мой, такое впечатление, что всё это произошло столько лет назад… В тот день, когда твой отец вышел из Убежища, всё пошло в разнос. Вылезли тараканы, началась суматоха, много людей погибло. Когда твой отец открыл эту дверь, он спустил такую кучу дерьма… Уж извини за выражение…

Я опустила взгляд. Мне было больно слышать обо всех потерях и несчастиях, произошедших в Убежище в тот день. И папа бы скорбел, узнав обо всём этом. Вот только папы уже тоже нет.

– Мне жаль, - сказала я со скорбью.
– И папе тоже было бы жаль, если бы он был жив.

Я подняла взгляд, глядя на то, как на секунду от потрясения меняется лицо офицера.

– Я… - Гомес опустил взгляд. Он коснулся рукой рта, почесал в растерянности подбородок, затем снова посмотрел на меня. В его глазах я прочитала сожаление.
– Прости, Кайли. Мне очень жаль. Прими мои соболезнования. – Герман вздохнул.
– Как бы дела не обернулись в итоге, твой отец был хорошим другом. Я всегда думал, что снаружи он не пропадет. В общем-то вся сегодняшняя ситуация во многом сложилась именно потому, что многие начали думать, что он прав. Он ведь редко ошибался. Так значит если снаружи безопасно, зачем сидеть здесь всю жизнь? – Гомес отвёл взгляд, блестящий печалью.
– С этого-то всё и началось. Само собой, Смотритель и слышать не хотел ни о чем подобном и принялся

искоренять крамолу. Видимо не рассчитывал, что ты вернешься.

Я удивленно выдохнула, вслушиваясь в слова Германа.

– А, вот оно что… – протянула я задумчиво.
– Значит, именно в этом вся проблема, да? Амата попросила меня вернуться в Убежище, чтобы решить именно эту проблему со Смотрителем?

– Да, - небрежно пожимая плечами, сказал Герман.
– Я так предполагаю, что именно для этого она и отправила тебе сообщение. – Гомес посмотрел на меня.
– Знаешь, по-хорошему, я должен арестовать тебя и отвести к Смотрителю, но я же не дурак. Послушай, многие из твоих друзей думают, что Убежище следует открыть. Наверняка эти повстанцы захотят поговорить с тобой. И сейчас сильнее, чем когда-либо. Возможно, ты найдёшь выход из сложившейся ситуации.

Подразумевая, что повстанцами Гомес назвал моих школьных товарищей, которые сейчас, по всей видимости, объединились в какую-то группировку, я кивнула.

– Хорошо, - ответила я. – Правда, у меня ещё один вопрос. Скажите, почему же вы просто не открыли дверь и не вышли из Убежища? Мне кажется что у вас достаточно много для того чтобы сделать это.

– Пойми, они не хотят выходить из Убежища, - объяснил Герман.
– Они хотят открыть дверь и войти в контакт с остальным миром. Но они не понимают, что… это значит поставить на карту судьбу всего Убежища.

Гомес отвёл взгляд. Я покривила ртом. Я сочувствовала Герману. Он хороший человек, и сейчас, похоже, страшно страдал из-за того, что оказался меж двух огней.

– Ладно, - наконец сказала я. – Тогда скажите мне, как я могу встретиться с Аматой.

– Я отведу тебя до места, где начинается территория повстанцев, - сказал офицер.
– В любом случае помни, что здесь нужно быть осторожным. В Убежище многое изменилось с тех пор, как ты ушла. Имей это в виду. Некоторые офицеры или жители могут вести себя с тобой неадекватно. Их стоит опасаться, но ни в коем случае нельзя никому наносить вред.

– Я понимаю.

Офицер Гомес кивком головы указал мне следовать за ним. Мы направились внутрь Убежища. Здесь действительно всё значительно изменилось с того дня, как я покинула Убежище 101. Больше здесь не было привычной аккуратности, чистоты и строгости, которую так любил Смотритель. Теперь, когда я шла по коридорам, я видела опрокинутые стеллажи и стулья, сломанную мебель, бесконечные бумаги и разодранные брошюры. Пыль, грязь, копоть и останки радтараканов были раскиданы по напольным решеткам, лежали в углах.

Всегда аккуратные таблички были исписаны матерными надписями. Я не сдержала улыбки, когда увидела светящийся щит с надписью «Пошёл ты на …, Смотритель», наверняка сделанную кем-то вроде Буча. Вот уж точно никогда не думала, что когда-нибудь увижу эти щиты с подобными надписями на них. О таком я и мечтать не могла.

Я почувствовала, что начала нервничать, когда подумала о Буче. Мы расстались с ним на доброй ноте, и я искренне надеялась, что всё снова не повернется не в ту сторону. Я вообще жутко волновалась, думая о моих друзьях. Тешила тщеславие, если честно. Всё думала – оценят ли они то, какой я стала. Впрочем, такие тщеславные мысли, как всегда это бывало с любой подобной моей дурью, заканчивались какой-нибудь неприятностью, типа падения с лестницы носом вниз и хождением в течение недели с царапиной во всю щёку. Это так – для смирения мне, чтобы меньше думала о себе. И правильно. Подумав о тщеславии, я постаралась выбросить из головы все мысли и другие схожие самолюбования куда подальше.