Под Южным крестом
Шрифт:
— Доктор, вы меня пугаете. Быть может, первый раз в жизни я испытываю страх. Наша жизнь принадлежит не нам. Наконец, как вы можете предполагать преступление, если дверь в каюту была так крепко заперта?
— А открытое окно?
— Такая проныра, как подшкипер, легко мог пролезть в него, — тихо перебил Фрикэ.
— Именно это я и хотел вам сказать, — продолжал доктор. — Вы говорите, мой друг, что наша жизнь нам не принадлежит. Знайте же, что оставаться здесь очень опасно. Нужно как можно скорее сойти на берег. Поверьте моему предчувствию. Главное, пусть никто ничего не ест и не пьет
Пятеро друзей вышли из каюты, не прибавив ни слова, собрались в дорогу и потребовали от шкипера, как от временного капитана, немедленно высадить их на берег. Это неожиданное решение, видимо, изумило синьора Пизани.
— Помилуйте, господа, зачем это? Для вас здесь ничего не изменилось. Я считаю долгом чести продолжать дело покойного капитана. Вам известно, какие у него были планы. Я их осуществлю. Мы слишком вам обязаны, чтобы отпустить таким образом… Ваши враги — наши враги… В память о сэре Паркере мы добьемся для вас справедливости, хотя бы для этого пришлось перевернуть вверх дном весь остров.
Андрэ остановил этот порыв, быть может, вполне искренний, и вернул синьора Пизани к действительности.
— Мы благодарны вам за предложение, — сказал он, — но принять его решительно не можем. Вы забываете, что у сэра Гарри есть родные, есть наследники. У него брат губернатором в Лабоане. Яхта по закону принадлежит ему, а вы только хранитель. Распоряжаться ею в чьих бы то ни было интересах вы не имеете права. Поэтому спустите-ка лучше шлюпку. Мы без труда отыщем на берегу прао, которая довезет нас до голландской резиденции.
Но синьор Пизани все-таки продолжал уговаривать французов остаться на яхте и делал это так настойчиво, что снова разбудил в них сомнение. Потребовался энергичный протест, чтобы заставить итальянца согласиться на их высадку. Возможно, что аргументом был и тот внушительный арсенал оружия, которым располагали наши друзья.
Они сели вместе со своими даяками в лодку, которая быстро поплыла к берегу. Через полчаса они скрылись в непроходимой гуще прибрежного лозняка.
Прошла неделя. Яхта «Конкордия» с перетянутым флагом и желтым вымпелом на грот-мачте, означавшим, что на корабле заразная болезнь, бросила якорь в открытом море около порта Борнео.
Вокруг яхты засновали многочисленные прао и тяжелые сампаны малайцев, но все они быстро отъезжали прочь, завидев карантинные знаки, так как боялись общения с зараженным судном, за что на них могли наложить карантин. По правилам карантина «Конкордия» должна была оставаться в море впредь до особого разрешения. Припасы и воду она могла получать только издали, с помощью особых понтонов, относительно которых были установлены определенные предосторожности.
Всякие связи с яхтой были строго запрещены под страхом сурового наказания.
Наступила ночь, одна из тех равноденственных ночей, когда земля бывает сплошь окутана душным туманом, насыщенным болотными испарениями. Темнота была непроглядная, как бездна. Несмотря на строгость санитарного надзора, введенного раджей по настоянию европейских резидентов, от берега отчалила большая прао с многочисленным экипажем малайцев
Один из сидевших в прао поспешно полез на яхту и был встречен человеком, в котором по акценту нетрудно было узнать Пизани.
— Атаман с тобой? — спросил он с тревогой.
— Может быть, — уклончиво ответил незнакомец. — Атаман везде. Его глаз пронизывает темноту, его ухо слышит все… Исполнен ли его приказ?
— Да, и скольких трудов это стоило! Пришлось совершенно изменить первоначальный план: в самую решительную минуту нелегкая принесла пятерых безумцев, которые перебили четвертую часть наших.
— Какое нам дело до убитых! Цель достигнута — вот все, что нам нужно. Атаман будет доволен. Что ты сделал? Рассказывай, да покороче. Атаман хочет знать.
— Засада была приготовлена близ устья Кагаджана. Наши малайцы, спрятавшись в прибережном лозняке, спокойно поджидали яхту. Я завел ее в ил, так что понадобился пар, чтобы съехать с мели. Но я заранее подстроил так, что угля на корабле не оказалось, и убедил капитана послать большую часть людей на берег за топливом. Он согласился и остался с пятью матросами. Таким образом мне удалось ослабить яхту и сделать ее защиту почти невозможной. Все шло отлично. Наши уже хотели пойти на абордаж, как вдруг, откуда ни возьмись, подъехали на прао пять французов, вооруженных смертоносными карабинами. Наши малайцы были отброшены, а ведь это были самые храбрые бандиты архипелага.
— Уж и храбрые! Убежали от пятерых французов! — сказал неизвестный с презрением.
— Ах, ты не видал их, потому и говоришь. Они стреляли, как будто их целый полк, и пробились к яхте. Посмотрел бы ты, что они делали на борту. Все им оказалось знакомо: и маневры с парусами, и морская стратегия, и артиллерия, и машина. Бой принял ужасные размеры. Я все время смотрел с берега и до сих пор не могу без ужаса вспомнить. Не переставая сражаться, они ухитрились развести пары и сдвинуться с мели. Атака была отбита. Малайцы удалились, а мы должны были вернуться на борт, чтобы не возбудить подозрений. Но так как мне было приказано завладеть яхтой во что бы то ни стало, то приходилось действовать быстро и решительно. Выбора у меня не было… и сэр Гарри Паркер скоропостижно умер на следующую ночь.
— Ты его убил? Отравил?
— Разве в таких вещах признаются? Умер, и конец.
— Хорошо.
— Я принял командование, оно перешло ко мне по праву, и привел яхту сюда.
— А куда делись матросы?
— А ты разве не заметил флага на грот-мачте?
— Заметил, но при чем тут английские матросы?
— Как при чем? Флаг на грот-мачте — это значит, что на яхте желтая лихорадка.
— Желтая лихорадка?
— Ну, все равно, какая-нибудь другая болезнь.
— Не понимаю.