Под знаком мертвой птицы
Шрифт:
Когда черноволосая девушка скрылась со своим другом в дверях магазина, двое непохожих мужчин остались снаружи. Сероглазый полукровка повернулся к вервольфу.
– История имеет свойство повторяться, ты не находишь?
– Не понимаю, о чем ты, - голос Андрея оставался совершенно спокойным, но глаза опасно сверкнули исподлобья.
– О том, что когда я отыскал Миа, тебе понадобилось появиться, чтобы все испортить. Снова. Я не хочу вновь этого трио: двое влюбленных и предатель!
Оборотень насмешливо фыркнул.
– Роль предателя, я так понимаю, отводится мне? А тебя с каких пор с нее сняли?
– Ты как раз должен лучше
Рука некромага вздрогнула, как будто он собирался потянуться к запрятанному под одеждой стилету. Однако Андрею вовремя удалось остановить себя – ему, да и Шейду тоже, не хотелось, чтобы Аня вернулась к поножовщине. Между бровей оборотня залегла морщинка: редкий признак его волнения. Обычно ему удавалось сохранять "мертвую сдержанность", сказалась чрезвычайно долгая жизнь и опыт магии смерти, научившие расчетливости и хладнокровию. А вот связавшись с бывшей принцессой, он быстро расстался со своим покоем – во всех возможных смыслах.
– А ты не думал, что кому-то просто хочется исправить ошибку прошлого?..
Дампир, застыл, не зная – верить ли ему в сказанное. А может, ему просто послышались эти слова. Андрей правильно истолковал его реакцию:
– Есть одна единственная вещь, совершенная мною в жизни, о которой я сожалею. А это, знаешь ли, очень неприятное чувство… Мне хотелось бы от него поскорее избавиться.
– Что ты знаешь о ней? И о тех силах… - Шейд решил не тратить лишнего времени на собственное удивление – к тому же, к нему все равно примешивалась толика недоверия.
– Я знаю, что если мы позволим ей присоединиться к остальным девяноста девяти – девушка погубит и себя, и весь наш мир. А силы – они слишком могущественны и опасны, чтобы кто-то мог их использовать.
– Некромагу ли осуждать игры с огнем и смертью? – усмехнулся блондин.
Оборотень покачал головой и ответил без тени усмешки.
– Я лишь хожу по кромке. А этот народ давно нырнул на самое дно бездны… Не стоит отрицать, что в этом есть и твоя вина, и моя. Однако пустыми сожалениями мы ничего не исправим. Скрывать, что я действую из сугубо эгоистичных побуждений – не буду. Но если начнется светопреставление – а оно непременно начнется, если мы не удержим принцессу – сполна получат абсолютно все.
– И все же мотивы у нас разные… - протянул Шейд.
– Да, - просто ответил Андрей, - У тебя - любовь. У меня – самосохранение. Но цель все равно остается единой…
После этих слов дампир и оборотень замерли и тут же отошли друг от друга. Вскоре из дверей супермаркета показались Аня и Миша. А Шейд и Андрей вновь превратились во врагов, связанных общим делом… и чувствами к одному человеку.
19. Рита.
Я начинала путь домой. Вернее, в место, которое могло так называться… Теперь, когда Линна не было рядом, стало некому волочить меня по этому миру: от Москвы до Парижа, от Байкала до Гималай. А у меня самой уже не осталось сил дальше плестись по дороге своей жизни. И вовсе не странствия успокаивали меня эти годы: только присутствие рядом моего духа-хранителя.
Сейчас же мою грудь наполняло какое-то пустое равнодушие. Не стало боли, не стало желания что-то делать, куда-то идти… Только сладковато-горькие воспоминания, только печальная улыбка
И я шла домой. Так долго стремиться к свободе, так долго убегать от самой себя – и все ради чего? Ради того, чтобы вновь остаться одной? Чтобы, наконец, устать от вечной борьбы с судьбой… Я желала просто сдаться, вновь обрести спокойствие той личины, которую я так долго носила. Вновь стать человеком, вновь обрести уголок, который можно считать домом… И вернуться к людям, которые считают, что любят тебя.
…Я брела по улицам какого-то маленького европейского городка – я давно уже перестала запоминать их названия: слишком быстро сменялись пейзажи перед моими глазами. Тут люди еще не задумывались о надвигающейся зиме; они жили так, как и должно жить в этом быстротечном мире – наслаждаясь каждым моментом, знаю о смерти, но не зацикливаясь на ней. Здесь во взглядах стариков я видела ту же задорную искру, что и в пылающих взорах детворы. Мимо меня как раз пронеслась моложавая бабушка на сияющем велосипеде. Я усмехнулась, проводив ту задумчивым взглядом… Эта женщина в летах в душе гораздо моложе меня – и это кажется особенно печальным.
Пожалуй, я бы могла осесть в этом городке: где женщины, вывешивающие белье на балконах, сохранили румянец девичества на своих щеках; где чумазые смуглые ребятишки возятся в пыли вместе с лопоухими щенками; где вот такие веселые старички могут дать фору молодым… Да, я могла бы остаться в этом милом месте, достаточно шумном, чтобы отвлечь меня от собственных мыслей, и достаточно тихом, чтоб не мешать мне думать… Я провела рукой по горячей от солнца шершавой поверхности каменного дома. Ветром донесло соленый запах моря и сладковато-гнилостный – от смятых цветов, что валялись на земле. Кажется, несколько дней назад здесь прошел какой-то праздник.
И все же, каким бы милым не выглядел этот город – я все равно останусь в нем чужой. И эти прекрасные живые люди, согретые солнцем, пропитанные солью, не смогут понять девочку, которая не принадлежит ни одному из их миров. Вернуться к старой роли "веселой легкомысленной Риты" я еще сумею… А выучить новую – уже нет.
Вдруг кто-то потянул меня за рукав.
– Cara ragazza… arancia*… (Девушка… апельсины). Темноволосая женщина с черными, словно углем нарисованными бровями и пухлыми розовыми губами, с улыбкой смотрела на меня. Похоже, она узнала во мне туристку и хотела продать свой товар.
– No, - я покачала головой и собралась уже двигаться дальше, но на мгновение замерла. А впрочем… Почему бы и нет?
– Uno, per favore*… (Один, пожалуйста.) - я протянула торговке смятую пятидолларовую бумажку и, взяв покупку, пошла дальше, не дожидаясь сдачи.
Продолжая шагать по мощенной камнем улице, я поднесла к лицу оранжевый шар, сияющий на свету, словно маленькое солнышко. Его пористая кожица успела нагреться за день и теперь с радостью отдавала тепло моим ледяным рукам. А запах!.. Пьянящий кисло-сладкий аромат с медовой ноткой. Я не спешила чистить апельсин: просто смотрела на него, втягивала носом его свежесть, впитывала тепло "крошечного солнышка". На губах у меня застыла глупая детская улыбка, а в глазах стояли слезы, от которых "arancia" расплывался и двоился перед взором. Не знаю, почему – но я снова вспомнила Линна… Хоть я и знала лишь его красивый голос, который всегда был готов успокоить меня – но в своей голове я-то могла вообразить его лицо… И, чутье пифии подсказывало, что не ошибусь.