Под знаменем Сокола
Шрифт:
В самом деле, за этот день новгородцам почти удалось наверстать упущенное накануне. Хотя гребцы на чужой ладье сидели по двое на весле и старались в полную силу, расстояние неумолимо сокращалось. Ближе к вечеру оно составляло не более десяти перестрелов. Когда гибкий и проворный, как зверь, давший ему имя, Самур в очередной раз изогнул свое русло и кнар повернулся бортом, зоркий, как рысь, Тороп выкинул вперед правую руку, в волнении указывая на вторую скамью от носа чужой ладьи:
— Гляньте-ка! А это, часом, не Мстиславич?
В самом деле, хотя на таком расстоянии черт лица никто не сумел бы различить, полуобнажённая фигура
— Теперь понятно, почему мы их столько времени нагнать не могли, — уважительно покачал головой Талец. — Гребёт так, что весло гнётся!
— Верно, думает, что с нами Хельгисон! — торжествующе рассмеялся Твердята. — Боится, что ему опять бело личико попортят!
От Анастасия не укрылось, как при этих словах сердито сверкнули полускрытые стрижеными вихрами глаза Войнеги. Удалая поляница, конечно, ненавидела предавшего её возлюбленного и желала ему гибели, но это не означало, что она могла позволить кому-то ещё его поносить.
Впрочем, чаяния и ожидания Мстиславича Твердята угадал верно. Когда его ладья прошла опасный участок, он отдал весло ватажнику, сидящему рядом (Анастасий признал в нем Костомола), и прошел на корму, внимательно оглядывая гребцов новгородской снекки. Верно, в самом деле надеялся отыскать того, с кем больше всего хотел поквитаться. Но на носу стояли только брат и сестра, а на корме, недалеко от того места, которое все эти дни не покидал дядька Нежиловец, застыла, словно сделавшаяся частью корабельной оснастки, Войнега. Мыслью покрывая расстояние, разделявшее сейчас ладьи, поляница вновь шептала слова священного обета мести, вот только в глазах, слезящихся от ветра и пыли, но упрямо глядящих вслед удаляющемуся кнару, одновременно уживались и мука ненависти, и страдания любви.
***
Когда иссяк золотой родник заката и мир окутал зеленоватый сумрак, погоню пришлось прекратить. Обе ладьи пристали к берегу: новгородцы — к правому булгарскому, люди Гершома и Ратьши — к левому огузскому. Опасаясь внезапного вероломного нападения, дядька Нежиловец выставил дополнительные караулы и собирался менять их едва не четыре раза за ночь. Анастасий только плечами пожал. Неужто кто-то из воинов сомкнет вежды? Разве что для виду, дабы не показать товарищам, как его тревожит предстоящий день.
— А они не попытаются воспользоваться темнотой и скрыться? — тщась разглядеть среди плывущего по реке звёздного серебра огонёк чужого становища, спросил спафарий Дионисий.
— Это вряд ли, — покачал головой дядька Нежиловец. Судя по всему, их кормщик не раз хаживал в этих местах, ведает, что русло здешних рек из-за большого количества ила и известняка меняется чуть ли не каждый год. Не думаю, что он станет рисковать грузом. Звездочёту хватило и весны.
— Сколько до них от нашего стана? — небрежно поинтересовался спафарий, и Анастасий понял, о чем он думал.
Сколь же заманчиво, сколь опасно. Сейчас, чтобы покрыть расстояние, разделявшее ладьи, хватило бы и двух-трех поворотов малой клепсидры, завтра на сокращение разрыва уйдёт не меньше чем полдня. Впрочем, как оказалось впоследствии, Дионисий думал совсем о другом.
Ночь неспешно натягивала над рекой сверкающий звёздный покров, источала из пор ароматную росу, выдыхала из незримых сумрачных лёгких прохладу, пряла бесконечную кудель теней, навешивая на лопать своей прялки бессвязные
Анастасий любовно погладил кибить своего лука. Хотя искусства Уиллиса или мастерства мерянина Торопа он не пытался достичь, за год, проведённый среди руссов, с этим оружием он научился обращаться сносно. Пожалуй, это самый простой выход. Даже через реку перебираться не нужно. Десяток стрел с привязанным трутом вполне способны отправить Гершома с Мстиславичем, а заодно и всю их ватагу на свидание с Аидом. Но как после такого новгородцам в глаза взглянуть? Если его обвинят в измене, это не только лишит его возможности и дальше созерцать этот прекрасный мир, но и навлечёт позор на род сестры.
Нет, огонь ему не помощник. В таком случае, опять остаётся вода. Этот замысел осуществить сложнее, тем более, как рассказал Тороп, памятуя о весенней неудаче, Гершом увязал свой драгоценный груз уже не в тюки. Дубовым бочонкам не страшна не только влага трюма, их можно безо всякого вреда для порошка сплавлять по течению реки. И все же нужно попытаться.
Сказав дядьке Нежиловцу, что еще раз проверит посты, Анастасий шагнул во тьму и, преодолев примерно половину пути до чужого лагеря, вошёл в реку. Большую часть пути он проделал под водой, лишь изредка поднимаясь на поверхность, чтобы набрать воздуха и определить свое местоположение. Хотя чужаки, так же, как и новгородцы, ждали незваных гостей и выставили караульных как на берегу, так и на самой ладье, критянину не составило особого труда, укрывшись тьмой, вскарабкаться на борт и нырнуть в чёрный зев трюма. Спину его отягощали два бурдюка с водой, обвязанные вокруг тела, в руке он сжимал нож. Самым трудным оказалось даже не продырявить без лишнего шума нащупанные в кромешной тьме бочонки, а правильно рассчитать количество воды, достаточное для того, чтобы превратить порошок в безвредную, никому не нужную массу.
Когда сухой оставалось около пятой части груза, кольцо на крышке люка негромко звякнуло, скрипнули петли, и на лестнице послышались шаги. В трюм вразвалочку спустился какой-то человек из Ратьшиной ватаги, по виду варяг или урман. Анастасий, которому огромных трудов стоило сохранить самообладание, затаился с ножом наизготовку в дальнем углу, стараясь думать лишь о том, как бы перерезать пришельцу горло до того, как он поднимет тревогу.
— Фу ты, пакость! — недовольно проворчал на северном наречии ватажник, — среди этой их колдовской дряни и пива-то не отыщешь!
Анастасий подавил прозвучавший бы сейчас слишком громко вздох облегчения. Кажется, обошлось. Похоже, после долгих часов в карауле наемника замучила жажда, и он решил, что лучше всего её утолить чем-нибудь более приятным, нежели вода. Безошибочно отыскав среди бочек с порошком нужный ему и уже изрядно початый, он вытащил втулку и приник к отверстию с таким видом, будто несколько дней скитался по засушливой степи.
— Эй, Атле! Волчья сыть! Ты долго там ещё! Все пиво, небось, выхлебал, пьянчуга, попадись у меня!