Под знаменем Сокола

Токарева Оксана

Мышцы Анастасия напряглись помимо его воли, острие ножа налилось жаром жажды. Голос Мстиславича он бы узнал и через тысячу лет. Атле тоже оказался более чем впечатлён. Едва не захлебнувшись, обмочив рыжую бороду и грудь, в обнимку с бочонком он вылетел вон, чуть не позабыв запечатать втулку.

Анастасий опустил нож, на лезвии которого повисли капли крови. Кажется, он распорол кожу на руке и от волнения даже не заметил этого. Он хотел, пока не рассвело, закончить работу, но тут наверху вновь раздались голоса. Говорили двое и говорили на родном языке ромея. Анастасий узнал слегка картавый выговор Гершома и безукоризненно округлую манеру спафария Дионисия.

Неужели

увалень херсонец, решив не ко времени прогуляться, угодил в плен? Вот ещё задача его, дурака, вызволять. Хотя дурака ли? А с чего это он, спрашивается, интересовался расстоянием до ладьи? А ведь на воде, несмотря на тучность, он держится почти как тюлень. Чай, родился и вырос не в Херсонских степях, а на одном из островов: то ли на Родосе, то ли на Патмосе, а там так же, как и на Крите, дети учатся плавать раньше, чем ходить. Ай да спафарий! Ай да умник! Всех решил переиграть! Анастасий потихоньку ковырял днище бочки, а сам прислушивался к разговору.

Сейчас говорил Гершом:

— Ты, как я вижу, человек разумный и уважаешь честный торг, а стало быть, мы сумеем договориться. Вот мои условия: секрет за секрет. Ты рассказываешь все, что знаешь про греческий огонь, я объясняю, из чего в Аль Син делают порох. По-моему, обмен равноценный. Что, ты не согласен? Ах, я забыл, ты утверждаешь, что не знаешь секрета греческого огня, тогда нам не о чем говорить, сделка не состоится!

— Но послушай, — кажется, не в первый пытался его убедить Дионисий. — Я слышал, ты ученый книгочей, а у моего покровителя, патрикия Калокира, и его досточтимого отца прекрасная библиотека!

— Я бывал в Херсоне, — отрезал Гершом. — Ничего интересного там нет!

— Твой секрет стоит библиотеки самого кесаря!

— Ты в этом уверен? — Звездочёт усмехнулся.

— Конечно! Она содержит такие сокровища, которые тебе и не снились, в ней хранятся манускрипты из Александрии, сочинения древних мудрецов и современных учёных.

— Неужели ты думаешь, если бы я не отчаялся найти ключ к познанию мира в книгах, я бы вёз в град моих единоверцев, славный не только шелками, но и рукописями, состав, способный эти рукописи уничтожить! — отозвался Гершом, и Анастасий услышал в его голосе скрывавшуюся за насмешкой горечь разочарования и усталость. — По большей части всё, что написано в книгах, это пустая болтовня, придуманная затем, чтобы морочить головы невеждам, — тем же тоном продолжал Звездочет. — А те немногие крупицы истины, затерянные среди этого хлама, не стоят того, чтобы за них обрекать на гибель народ моих отцов.

— Но истина — это Бог! — вскричал спафарий, и Анастасий содрогнулся от омерзения: этот слизняк еще смеет произносить имя Господне.

Словно для того, чтобы подчеркнуть кощунственность только что прозвучавших слов, спафарий Дионисий заговорил о том, чего Анастасий ожидал и чего опасался:

— В качестве платы за твой секрет я готов передать в ваши руки знакомого тебе изменника Анастасия вместе с его сестрой и командой.

Гершом, похоже, тоже ожидал этого предложения, но не для того, чтобы принять, а затем, чтобы хорошо посмеяться:

— В этом нет необходимости, — ответил он, и в его голос вернулись злорадство и задор. — С критянином и его людьми мы и сами разберёмся. Сегодня ночью к берегу Самура подошли присягнувшие кагану на верность огузы, и твоим спутникам, прежде, чем удастся настичь нашу ладью, придётся сначала держать разговор с ними! Если тебе больше нечего мне предложить, позволь пожелать тебе спокойной ночи, её остаток ты проведёшь в трюме нашей ладьи, а затем мы продолжим разговор насчёт греческого огня.

Когда

за возмущенно вопящим спафарием затворилась тяжелая дверь, ведущая в помещение для пленных, и затихли шаги стражи, Анастасий, опорожнивший в последний из бочонков остатки воды из обоих бурдюков, осторожно выбрался на палубу и змеей скользнул в реку. На какое-то время он отдал свое тело на волю течения, не прилагая никаких усилий, чтобы держаться на воде, затем выбрался на берег, бесшумно поднявшись по пологому известняковому откосу. Увы, Гершом не соврал: степь на горизонте расцвечивалась огнями огузских костров. И что теперь делать? Вернуться и во что бы то ни стало перерезать Звездочёту глотку или добраться до своих и попытаться хоть что-то предпринять? Первое представлялось ему более разумным. Он знал, что при подобном раскладе сил, а огузов он насчитал не менее тысячи, целое племя с женщинами и скотом, он мало что сумеет изменить, а когда наступит конец, у него вряд ли хватит духу, если к тому времени он вообще останется жив, избавить сестру от плена и мук.

Додумать, как, и предпринять что-либо ему не позволили. Чья-то сильная рука стремительно и бесшумно обняла его шею в удушающем захвате, сдавив сонную артерию. Мысли критянина спутались, ноги обмякли, а меркнущий купол звёздного неба закружился над головой в безумном хороводе.

Долг платежем красен

— Зачем ты его так? Чуть не придушил! А если бы он захлебнулся!

— Да все с ним в порядке. Видишь, в себя приходит. За своё самовольство он ещё не такого заслуживает! Да и тебя, голубушка, видно, батюшка в детстве розгами мало порол.

— У меня теперь есть муж, которому дозволено женщину глупую уму-разуму поучить!

Анастасий открыл глаза. Он увидел смолёный борт новгородской ладьи и соединившуюся в страстном, долгом поцелуе молодую супружескую чету. Пятнистый Малик тыкался лбом в его бок. Александр. Как он не признал? Искандер Барс, который привык всегда поспевать вовремя.

— Ну что, наворопничек, — наконец оторвавшись от жены (уж поучил, так поучил), наклонился к нему воевода. — Много ли разведал?

Анастасий, не обращая внимания на откровенно издевательский тон, хотел поведать про огузов, но язык его пока не слушался.

— Спафария своего херсонского видел? — продолжил расспросы Александр.

Критянин кивнул.

— И как мы его упустили? — сокрушенно покачал головой дядька Нежиловец.

— Как-как, — сердито глянул на него молодой вождь. — Так же, как этого «героя»!

— Огузы! — наконец сумел выговорить Анастасий.

— Вот именно! — сверкнул глазами Александр. — И воинов там около трёх сотен.

— А у тебя? — встревоженно приникла к нему Феофания.

— Моих сотня, и у Аяна три. С огузами-то мы справимся, чай, не в первый раз. Другое дело Ратьша с Гершомом и их порошок. Насчёт Звездочёта не знаю, но Мстиславич пойдет до конца, а мне совсем не хочется братьев на верную гибель посылать.

— О порошке можешь не тревожиться.

Анастасий блаженно улыбался. Услышав о четырёх сотнях ратников, он уже успел вознести благодарственную молитву Небесам.

— Я не просто так в гости к старым знакомым наведывался. И совсем ни к чему было меня душить! — возмущённо возвысил он голос. — Говорить до сих пор больно!

Он поведал о своих похождениях. Дядька Нежиловец только виновато вздыхал, а Феофания в волнении зажимала рот рукой.

— Ловко придумал, — со странным выражением на лице похвалил его Александр. — Теперь надо молить Бога о том, чтобы захватить этого Звездочёта живым.