Подари мне надежду

Манило Лина

Когда докуриваю пятую за полчаса сигарету, завожу мотор и возвращаюсь на работу. Здесь всегда можно найти, чем заняться, и это здорово отвлекает от всякой ереси, что лезет бесконечно в голову. Я привык рвать жилы, пахать без продыху, маршировать строем, прыгать по окопам и вытирать рукавом кровавые сопли. Это мой способ борьбы с природным идиотизмом и глупостью, способ не замечать всей дерьмовости окружающего мира.

Подготавливаю отчёты, просматриваю список дел на завтра, а где-то за плотно прикрытой дверью, отделённые от меня четырьмя грубо оштукатуренными стенами,

шуршат и перемещаются из кабинета в кабинет подчинённые. Меня почти никто не трогает, разве что донимают бесконечными звонками, и это раздражает. Меня вообще очень многое раздражает, стоит только подумать, что в семь встреча с Алисой. Даже гадать не хочу, что она там мне приготовила. Терпеть не могу сюрпризы, если их делаю не я сам.

Рабочий день стремительно подходит к концу, и в половине седьмого запираю кабинет. Мне душно и тошно, и очень хорошо, что на пути не встречается никто, желающий со мной пообщаться. Я могу в быту быть разным: дурашливым, несерьёзным, безрассудным, отчаянным, но на работе раз и навсегда поставил себя так, что без особой надобности ко мне никто не лезет. У меня свои обязанности, у них свои.

В машине снимаю галстук, кидаю на заднее сидение вместе с надоевшим хуже горькой редьки пиджаком. Все эти доспехи из деловой одежды, наверное, единственное, что так сильно угнетает в моей работе, но дресс-код есть дресс-код, иначе никак.

По пути заезжаю в Мак, покупаю на вынос пару бургеров и кофе и, остановившись за углом, съедаю всё, до последней крошки. По сути, просто тяну время, стараясь не думать, как вести себя на одной территории с бывшей. Еда помогает успокоиться, привести мысли хоть в какой-то, но порядок. Главное, не пороть горячку и не делать резких движений, тогда получится обойтись малой кровью.

Ровно в семь паркуюсь у дома, из которого так позорно сбежал несколько дней назад, а телефон уже вибрирует, разукрашивая экран улыбающимся фэйсом Алисы. Сбрасываю звонок и удаляю на хер фотку жены из галереи. Не хватало мне ещё натыкаться на неё даже случайно.

Возле подъезда тусит непобедимый пенсионерский десант, бдительный и беспощадный. Бросаю на ходу короткое “Вечер добрый” и проношусь мимо, чтобы избежать ненужных разговоров. Сейчас у меня лишь одна мечта: поскорее разобраться с женой, чтобы она в обозначенный срок стала бывшей на законных основаниях. Никакой лишней болтовни, никакой натужной вежливости и фальшивых улыбок. Чётко, быстро и по существу.

Минуя лифт, вбегаю по лестнице на пятый этаж, весь переполненный чёрной энергией, от которой меня распирает, рвёт на куски. Накрываю ладонью звонок, и его звук дребезжит в недрах квартиры, действуя на нервы. Торопливые шаги служат мне ответом, но я физически не могу оторвать руку, точно приклеило.

— Влад… — выдыхает Алиса, вздрагивает, когда я поднимаю на неё взгляд, и отходит назад. — Проходи. Боялась, ты не придёшь.

Она ещё что-то лепечет, но я не слушаю. Делаю шаг в знакомую до боли прихожую, второй, десятый, и вот уже сижу в комнате на диване, который сам же, чёрт его возьми, покупал.

В этой квартире мне противно всё: фальшь, пропитавшая стены,

отзвуки воспоминаний, порой даже счастливых, призраки ошибок и радостей. Продам её к чертям, при первой же возможности продам. Ноги моей здесь больше не будет.

— Ты хотела меня видеть, я пришёл, — говорю, постукивая пальцами по согнутой в колене ноге, а Алиса присаживается на краешек журнального столика напротив.

— Спасибо тебе за это. — Её голос тих и спокоен, а в глазах ни тени сомнения.

Алиса красивая: тёмно-каштановые с красноватым отливом длинные волосы, которые она всегда любила заплетать в причудливые косы; голубые огромные глаза в обрамлении угольно-чёрных ресниц; аккуратный “кукольный” чуть вздёрнутый носик и пухлые тёмно-вишнёвые губы. Когда увидел её впервые, казалось, что влюбился. Жаль, поздно понял свою ошибку, потому что за внешней почти идеальной красотой скрывалась пустота.

— Только давай быстрее, хорошо? У меня совсем мало времени. — Для убедительности смотрю на часы, а Алиса медленно кивает, заправляя за ухо длинную прядь роскошных волос.

— Киреев… я беременна.

Она произносит это так просто, словно сообщает, что в магазине напротив продают отличные кабачки. Буднично, спокойно, без лишней драмы и надрыва. Подумаешь, беременная. А у меня сердце клокочет в горле и стремительно темнеет в глазах. В памяти лихорадочно прыгают мысли, я пытаюсь вспомнить наш последний секс с Алисой, но всё путается и плывёт.

Пиздец.

— Ты побледнел? — удивляется, подаётся вперёд и заглядывает в глаза. — Не надо, Влад, это не твой ребёнок, расслабься.

Честно? Я, блядь, чуть до потолка от радости не взлетел, точно меня гелием накачали.

— И? Какого хера ты от меня хочешь?

— Фу, Влад, ты такой грубый, — усмехается, но лёгкая дрожь пальцев, которыми она вцепилась в подол лёгкого домашнего платья, выдаёт жёнушку с головой.

— Ещё раз повторяю: какого хера ты хочешь от меня? Зачем мне эти твои новости, папаше их сообщай.

Алиса дёргается, словно я её стукнул, а глаза наполняются слезами.

— Бросил, что ли, папаша счастливый? Не выдержал радости внезапных новостей? Случайно, не тот голожопый дрыщ, под которым ты вопила, точно тебе матку вынимают? Или у тебя их десяток?

— Влад! — возмущается, но разве меня это волнует? — Он…

— … сбежал, — продолжаю, а Алиса всхлипывает. — Ну и? Дальше-то что?

— Ты говорил о разводе… может быть, не надо.

— В смысле “не надо”? Теперь так тем более, нужна ты мне триста лет.

— Влад, но… ты же понимаешь, что я не могу вернуться к родителям беременной, ты же знаешь… это же невыносимо, так нельзя.

Она смотрит на меня жалобно, вытирает покрасневший нос, и такая несчастная без налёта своей извечной надменности. Только этими соплями в сахаре меня вряд ли проймёшь.

— Ты идиотка, что ли? Понять никак не могу… этот твой ёбарь все мозги из тебя вытрахал? Или гормоны так башку поплавили?

— Но как ты понять не можешь? Это же позор!

Чуть не взвизгивает, а я сжимаю пальцами переносицу, устав от этого цирка окончательно.