Подари мне надежду
Шрифт:
Это и пошло, и греховно, и сладко, и терпко. Невыносимо, и я обхватываю шею Влада руками, жадно целую, а он стонет хрипло, врываясь языком в мой рот, сводя с ума напором и яростью.
— Я хочу тебя, Аннушка, я пиздец как хочу тебя. И лучше бы тебе не провоцировать меня.
Тихо смеюсь, отпуская его, и сажусь ровно, словно примерная школьница. Даже руки на колени кладу, оправляю задравшуюся юбку.
— Блядь, — тихое сквозь зубы. — Если мы не доедем до дома, потому что у меня инсульт случится, не обижайся.
Смеюсь в голос, а Влад захлопывает дверь, и через пару мгновений мотор взрывает
Быть рядом с этим мужчиной сейчас — то, что нужно. А всё остальное пусть подождёт.
18. Аня
Резко распахиваю глаза и понимаю, что заснула. Просто вырубилась, словно выключили, и плавала в мареве сновидений, точно в вязком желе
— Проснулась? — тихий смешок слева.
— Я долго спала? — Мой голос хриплый, а ещё очень сильно хочется пить. — Прости…
— За что? — удивляется Влад и улыбается. — Мне понравилось на тебя смотреть. Правда, жутко хотелось разбудить, но я справился. Я молодец?
Киваю, а Влад улыбается ещё шире. А потом резко наклоняется ко мне, берёт в жёсткий плен мой затылок и упирается горячим лбом в мой. Наши дыхания смешиваются воедино, и уже не разобрать, где чьё.
— Я, наверное, слишком тороплю события? — спрашивает тихо, а я задумываюсь о том, что мы на самом деле ещё слишком мало знаем друг друга, чтобы позволять себе всё это, но…
— Наверное, — подтверждаю. Влад тяжело вздыхает, а я добавляю: — Но ты меня ни к чему не принуждаешь. Я просто тебе верю.
— Почему? Я ведь обманывал тебя о жене, сразу не сказал. И вообще, может быть, я извращенец на самом деле, а ты веришь. Глупая.
— Возможно. А ты на самом деле извращенец? — спрашиваю, отстранившись. В серых глазах лукавство и усталость, а я смотрю в них и кажется, будто тону в расплавленном металле.
— Всё может быть, — пожимает плечами, плотно обтянутыми белой рубашкой. Сквозь расстёгнутый ворот проглядывает золотистая кожа, а мне очень хочется прикоснуться к ней губами, попробовать на вкус. Останавливаю себя, понимая, что и сама слишком тороплюсь, но почему-то меня так сильно тянет к Владу, хоть умом понимаю, что это просто страсть. Просто ли? Не знаю.
— Я хочу тебе кое-что показать, — вдруг говорит и, не разрывая зрительного контакта, тянется рукой к заднему сидению. Берёт оттуда что-то и протягивает. — Просто посмотри. Мне почему-то показалось, что это может быть для тебя важно.
Беру в руки тонкую папку, открываю её и несколько секунд смотрю, ничего не понимая, на белый лист, исписанный явно женским витиеватым почерком.
Я, Киреева Алиса Анатольевна, прошу расторгнуть… брак… Киреевым Владиславом Павловичем…
И так далее и тому подобное: не сошлись характерами, материальных претензий не имею, детей общих нет, ещё какая-то протокольная ерунда, в которой я если и понимаю, то очень мало, печати, подпись Алисы Анатольевны и пометка, что заявление заверено нотариусом.
— Аня, ты понимаешь, что остался всего месяц, и я буду официально свободным человеком? —
— А что ты? На пенсию собрался? Колени хрустят?
Влад вскидывает бровь и отмахивается.
— Я старше тебя на хренову тучу лет, постоянно работаю без продыха и да, тебе может не понравиться то, какой я бываю на работе.
Сейчас очень хорошо видно, насколько он измотан, насколько устал. Это не тот весельчак, задорно поедающий мои сосиски, не провокатор в тёмном коридоре. Это взрослый мужчина с прошлым, о котором я знаю слишком мало и ворохом проблем. Но таким он мне тоже нравится.
— Тебе пятьдесят?
— Нет, тридцать два, почти тридцать три. Возраст Христа, да и вообще. Это много! Двенадцать лет!
— Не так уж и много, — пожимаю плечами, захлопывает папку, и кидаю её на заднее сидение.
— Но не двадцать два же, — усмехается и пятернёй приглаживает растрёпанные волосы, упавшие на лицо, пока мы целовались. — Я просто хочу, чтобы ты понимала: я дурею от тебя, с первого взгляда. Это не лечится, но если по-твоему я слишком тороплюсь, то я готов уйти. Если я тебя пугаю, я уйду. Просто я вот такой: прямой и без фигни всякой сентиментальной.
Какой благородный, посмотрите на него.
— И мне это нравится, — заявляю, глядя ему прямо в глаза.
— Аня-я… — на выдохе и губами в губы, до боли, до головокружения. — А ещё я ревнивый, и вспыльчивый, и нетерпимый. И матерюсь, потому что порой, с моей работой, никаких цензурных слов не хватит, а ты… ты же не должна такое терпеть.
— Я уже поняла, — киваю, снова зарываясь пальцами в волосы. — И да, ты напористый, и вытворяешь иногда странные вещи, и язык тебе мылом нужно вымыть, но… но ты показал мне, что мужчины ещё умеют быть честными. Понимаешь… а, ладно, потом.
— Тебя кто-то обидел? — настораживается и, обхватив ладонью моё лицо, смотрит в глаза, пытаясь найти ответ.
— Нет, не меня, но я очень хорошо знаю, как может ранить мужское малодушие, когда лишь только ложь и предательство.
В памяти возникает образ моей матери. Зависимая от отца, она глушила боль от его измен успокоительным и слезами. И отец, каждый раз выдумывающий разные оправдания для своих поступков, делал всё, что угодно, но не был с ней честен. Но я отгоняю от себя плохие мысли, потому что сейчас самое неподходящее для этого время.
— Пойдём? — улыбается, поглаживая горячими ладонями по спине. — Ты, кажется, домой хотела.
Хлопок двери, а я на секунду оставшись одна в салоне машины, смотрю на себя в зеркало, а глаза горят лихорадочно. Прикладываю к щекам руки, но даже это не помогает скрыть, насколько я покраснела. Но не от стыда, нет.
Дверца рядом со мной распахивается, и Влад помогает мне выбраться наружу. Ставит машину на сигнализацию, а потом, будто что-то вспомнив, идёт к багажнику. Снова писк, хлопок, но я не слежу за тем, чем Влад занимается. Просто подставляю лицо свежему ветру, глядя в чёрное, раскрашенное яркими вспышками звёзд, небо и вдыхаю упоительную сладость момента полной грудью.