Подарок на совершеннолетие
Шрифт:
— О чем ты?
— О притяжении, братец. Ее явно к тебе так и магнитит…
— Я ТВОЙ парень, не забыла?
— Как уж тут забудешь, — и снова откусываю от шоколадки.
После очередного минутного молчания Бастиан произносит:
— Предлагаю убраться из этого города как можно раньше и как можно дальше. Согласна?
— Ты прямо мои мысли озвучил. Во сколько выезжаем?
— В шесть утра.
— Договорились. — Кидаю обертку в урну и поднимаюсь.
— Поспи хоть чуть-чуть, завтра нам предстоит долгий путь.
— Посплю, — отзывается Бастиан, — вот только посижу
— Спокойной ночи, — вздыхаю в ответ, покидая уютное уединение нашего тайного убежища.
В моей комнате спит Эрика: она уснула, едва коснувшись головой подушки. Ее пушистый питомец пристроился в ногах! А вот я так и не смогла сомкнуть глаз: промаялась с три четверти часа, а потом выбралась из комнаты, где и столкнулась с Бастианом — с тех пор мы и сидели на этой лавке, деля одну шоколадку на двоих. Своеобразная традиция…
А началось все восемь лет назад, когда моя мама вернулась из отпуска во Франции со своим новым кавалером. Неожиданность, от которой у меня поначалу просто крышу снесло!
— Ты уже забыла папу? — пеняла я ей обиженным голосом. — Решила променять его на другого мужчину. Как ты можешь?! Это самое настоящее предательство.
Мама была терпелива, как никогда… Выслушивала меня с ангельской улыбкой на губах, а потом все равно готовилась к намеченной свадьбе.
Я и опомниться не успела, а меня уже знакомили с новоявленным братом: огромным детиной с копной белокурых волос, который ужаснул меня одним своим видом; я так и сказала маме «однажды ночью он прирежет нас в собственных постелях, сама будешь виновата». Она абсолютно по-детски фыркнула, а потом рассмеялась…
В тот момент я ненавидела ее всеми фибрами души. По крайней мере, так мне казалось…
Мой новый папА — именно папА и никак иначе! — оказался таким же страстным поклонником Франции, как и моя мать (думаю, именно это их и сроднило первоначально): она всю жизнь преподавала французский, он — готовил французские блюда.
Вот только в нас с Бастианом французского было ровно на грош с четвертью и сродниться на фоне всего французского у нас, само собой, не получилось… Приходилось искать новые области соприкосновения, и сдружил нас в итоге… шоколад.
И это при том, что я в принципе не люблю сладкое…
Вот как это случилось: меня наказали… несправедливо, как мне казалось. Разбила нос однокласснице, насмешливо отозвавшейся о девочке-инвалидке, встреченной нами по дороге из школы. Ну да, у меня был пунктик… из-за отца, и я не сдержалась, а мама разъярилась как никогда. Думаю, ей было стыдно перед новым мужем… Она заперла меня в комнате, велела сидеть в ней до вечера, отобрала телефон и компьютер, а также лишила карманных денег на месяц. Это был сущий апокалипсис! Я сидела донельзя обиженная на весь мир, и тут что-то стукнуло в створку моего окна — Бастиан. Стоял на лужайке под моим окном с маленьким камушком в руке…Пришел поиздеваться, решила я, показав ему средний палец… Парень покраснел. Видела это даже издалека… Вот ведь урод! Он изобразил непонятные мне знаки руками и исчез… Должно быть, послал куда подальше на языке глухонемых, продолжала злобиться я, а потом увидела опускающийся на веревке шоколадный батончик: Бастиан
Шоколадку я съела и даже что-то почувствовала к своему новому братцу… благодарность, что ли, не знаю.
С тех пор так у нас и повелось: во всех сложных ситуациях мы едим шоколад… и проблема вроде как перестает казаться такой уж непереносимой. Как и разделенный на пополам шоколадный батончик, ополовиненная проблема становятся на порядок легче… Испытано не однократно.
Вот и теперь меня как будто бы отпускает… самую малость, ровно настолько, чтобы почувствовать необходимость попросить у Алекса прощение. Все-таки мы ужасно с ним поступили… Что там говорят о благих намерениях, коими выстлана дорога в ад?
Вот уж точно подмечено, ни отнять, ни прибавить.
Замираю у Алексовых дверей, а потом стучу… три раза… и один. Наш с Басом условный сигнал: «прости меня» называется, жаль Алекс не знает об этом.
И не отзывается, но я все равно толкаю дверь от себя — знаю, что тот не спит. Уснуть после такого физически невозможно…
— Алекс? — Коляска парня стоит у стены, и он глядит в расцвеченную уличными фонарями ночь за окном.
— Не спишь? — отзывается он странным голосом, интонацию которого я не совсем понимаю. Однако мне становится стыдно, значит, возможно, эта интонация — осуждение…
Присаживаюсь на кушетку и опускаю голову.
— Не спится.
— Совесть замучила?
— Алекс…
— Замучила, признайся, — говорит он. И добавляет: — Я доверял вам обеим, Стефани, а вы… Боже, зачем вы все это устроили?! На что рассчитывали?
— Мы думали, что если ты… увидишь ее такой, — слова вязнут на одеревеневшем языке, так что мне с трудом удается исторгать их из себя, — если поймешь, какая она…
— Думаешь, я не понял этого после… — и запинается, хотел, должно быть, упоминать Юлианово видео, однако вовремя сдерживается, — раньше? Думаешь, так поступают настоящие друзья? Тычут друг друга лицом в грязь? Заставляют страдать? Обманывают?
Каждое его слово ранит до крови…
— Прости, Алекс, — шепчу еле слышно. — Прости, мы не хотели…
Молчит… и я жалею, что не захватила носовой платок. Как пить дать, буду реветь… понимаю, что Алексово разочарование разрывает меня изнутри. Жжется… свербит… прорывается гулким вскриком:
— Прости! — почти в голос. Он только качает головой.
— Я не держу зла… просто разочарован. — И добивает: — Сама прости себя. Это сложнее всего… — тогда я утыкаюсь лицом в ладони и плачу.
Так мы и сидим до самого рассвета.
И около шести я крадусь в свою комнату… Эрика все еще спит, уткнувшись носом в пушистый комок шерсти. Хватаю чемодан и выскальзываю за дверь — некрасиво, конечно, уходить, не попрощавшись, но ни одному из нас троих не хочется затягивать свое пребывание в этом городе…
Сбегаем? С каждым бывает.
Бастиан с Алексом ждут меня у автомобиля; зябко повожу плечами и тороплюсь закинуть чемодан в распахнутый зев багажника.
— Ничего не забыли?