Подглядывающая
Шрифт:
Never111: Он умный, интересный, красивый. Работал в полиции, теперь занимается частным сыском.
Серый: Еще.
Еще? Я и так выжала из Эя все, что можно. Сосредоточенно разглядываю потолок.
Never111: Иногда он бывает чертовски мил. Иногда – восхитительно чуток и заботлив.
Даю себе секундную паузу на размышления, но все же пишу:
Never111: И нам невероятно хорошо в постели.
Внутренне сжимаюсь в комок, ожидая ответа. Я могла бы это не писать, но дело не в моих сексуальных отношениях. Дело в той степени открытости и доверия,
Сергей отвечает не сразу. Несколько раз начинает писать сообщение – и останавливается. Я в напряжении жду.
Серый: Теперь я за тебя почти спокоен. Хорошо, что он мент, пусть и бывший.
«А еще он бывший вор. Шантажист и одержимый», – пишу и стираю. Пишу – и снова стираю. Говоришь, открытость и доверие, Эмма?
Never111: Да, хорошо.
Мне так за себя обидно, что я почти готова прервать разговор.
Себе-то врать точно смысла нет. Я хочу нравиться Сергею, хочу, чтобы он ревновал. Это нечестно, неправильно, это – слишком по-женски. Но я и есть женщина. Да, сначала я струсила, но потом я готова была с ним встретиться. Все еще могло измениться – и тогда мне бы не пришлось рассказывать моему идеальному незнакомцу об Эе. Будем считать, что я имею право сузить рамки доверия и открытости. Как бы дико это ни звучало.
Нет, так нельзя.
Да, так можно. Я не знаю Сергея. В «идеальном незнакомце» ключевое слово – незнакомец.
Нет…
Да…
Never111: Теперь твоя очередь. Расскажи о женщине, с которой ты встречаешься.
В отличие от меня, Сергей не делает паузы – и от этого я чувствую легкий укол ревности. Хорошо, что легкий. Но как же плохо, что я вообще это чувствую!
Серый: Описывая ее, я вполне мог бы скопировать твое первое сообщение про «умного и красивого». Разве что поменять окончания и удалить информацию про мента)
Never111: Как насчет моего второго сообщения с описанием?
Серый: Удалил бы слово «иногда».
Never111: А третьего?
Вот сейчас мне будет больно.
На тумбочке барахтается на виброзвонке телефон. Не отрывая взгляда от экрана компьютера, нащупываю мобильный и только тогда отрываюсь от созерцания точек, бегающих в окошке чата. Сергей пишет… Читаю сообщения от Эя: «Через час возле арки». «Надень корсет и чулки с подвязками. Это необходимо для слежки». «Шутка. Просто оденься. Корсет и чулки возьми с собой». Улыбаюсь. И сквозь призму улыбки сообщение от Сергея воспринимается не так болезненно.
Серый: Третье предложение я бы просто скопировал.
Спешу на встречу с Эем. Гололед, сыплет снег, похожий на сахар. Ветер. Тучи такие плотные, тяжелые, будто сделаны из металла.
Я прихожу на десять минут раньше запланированного срока – как настоящая шпионка. Когда подъезжает Эй, молча, даже не здороваясь, сажусь на переднее сидение. Сосредоточенно смотрю в лобовое стекло. То, что я могу уловить боковым зрением – напряженная поза, рука, замершая на рычаге коробки передач, – говорит: Эй в замешательстве. Тогда я добавляю последний штрих –
Все, предел. Пытаюсь сдержаться, но из меня вырывается смешок. Секундная попытка вернуть лицу серьезное выражение – и меня от смеха перегибает пополам. Эй тоже хохочет, громко, – впервые слышу, чтобы он так смеялся. Мы подгоняем друг друга этим смехом, пока не выдыхаемся. Еще пара смешков, и, мы, наконец, успокаиваемся.
Сидим, улыбаясь, в тишине.
– Дай примерить, – не спрашивая моего разрешения, Эй стягивает с меня очки.
В них он выглядит, как слепая стрекоза.
Сообщаю ему об этом. В ответ он вертит головой, шарит руками в воздухе – будто и в самом деле слепой. Делает вид, что летит, ударяется о стекло – и обмякает. Конец стрекозе.
Я снова хохочу, будто ребенок.
Эй улыбается глазами. Протягивает мне очки.
– Иди домой, Эмма.
Улыбка мгновенно исчезает с моего лица. Что не так?!
– Очевидно, что ты не готова.
Я пытаюсь возразить, но Эй перебивает меня жестом.
– Я веду незаконное наружное наблюдения. Я нарушаю закон! А ты считаешь, что это такая шутка, что это игра?
Я изо всех сил качаю головой.
– Серьезно, это плохая затея, Эм.
Закладываю руку за руку с таким грозным видом, чтобы не пришлось объяснять мои чувства словами.
Эй откидывается на спинку кресла.
– Я пожалею об этом.
Он согласен!
Но все же выдерживает театральную паузу.
– Значит так, Эм. Это последняя попытка. Вытворишь еще раз подобное, признаю тебя профнепригодной и отправлю домой.
Поспешно киваю.
– Ладно, поехали.
Мы заезжаем за бургерами, затем колесим по городу, пока не въезжаем в район стареньких желтых двухэтажек с эркерами. Дорожки узенькие, парковаться негде, кое-как втискиваемся между двумя «Жигулями», но двери теперь не открыть ни с одной стороны.
Эй протягивает мне бургер, откусывает свой.
– Видишь дом, крайний справа? Второй этаж, два окна со стеклопакетами. Это квартира Ренаты.
На несколько секунд перестаю жевать. Я словно только в этот момент окончательно поняла, что происходит. Брюнетка из бара перестала быть для меня фантомом, наваждением. Вот ее дом, вот ее окно. Возможно, сейчас она стоит за светлой занавеской, пьет чай из большой кружки и смотрит на тонкие черные дорожки, проступающие из-под тонкого снега.
Или смотрит на меня.
Невольно вжимаюсь в спинку кресла.
Нет, она не может меня увидеть. Вокруг – деверья. Ветви и облака отражаются в лобовом стекле. Она может видеть только машину. Которая припаркована слишком странно – не выйти из нее, не войти. Собираюсь сказать об этом Эю, но он опережает меня.
– Сейчас ее нет дома, – Эй рассматривает окна через бинокль. – Каждый день с двенадцати до четырех она торчит у Стропилова в фотостудии. Так что сейчас мы обыщем ее квартиру.
Кусок бургера застревает у меня в горле. Я с трудом пропихиваю его дальше.