Подкравшийся незаметно
Шрифт:
– Как же я отсюда без штанов пойду?
– наконец удивился Немцов.
– Да не бери в голову, - махнул рукой Ельцин.
– Я тебе свои тренировочные дам. А впредь не покупай сиротских порток китайского производства. Покупай наши, фабрики "Большевичка".
– Борис Николаевич, это ведь были не дешевые китайские портки, но дорогие европейские. А вот не выдержали российской поступи! Широко шагаем, Борис Николаевич!
– Дай-то бог, дай-то бог... Слушай, чего у тебя там с Пугачевой?
– А чего?
– Да говорят, шашни у тебя с Пугачевой. Говорят, обнимался ты с ней
– Да это я так, Борис Николаевич, шутки для. Понимаете?
– Борис Николаевич все понимает, - погрозил пальцем Ельцин.
– Ты смотри. Не обижай Пугачеву. Говорят, она моя дочь.
– Сомневаюсь, Борис Николаевич.
– Да я тоже сомневаюсь. Я и у Наины спрашивал. Она тоже не помнит. Не рожала, говорит, такую. Но суть не в этом. Ты вот что... Выпить хочешь?
– Да я не пью, Борис Николаевич.
– Ты что, дурак что ли?
– Наливайте.
– Другое дело.
Ельцин подошел к стенному бару, вытащил бутылку "Гжелки" и налил Немцову с полстаканчика.
Немцов степенно выпил, достойно крякнул и крепко рявкнул на всякий случай.
Ельцин похлопал Немцова по плечику:
– У меня к тебе просьба, сынок. Скажи, что сделаешь.
– Обязательно, Борис Николаевич.
– Слушай, пользуясь своей близостью к Пугачевой, разузнай там...
– Не ваша ли она дочь?
– И это тоже. Но главное - не собирается ли она выдвигать свою кандидатуру на следующих президентских выборах. Ну не могу я передавать страну женщине, близкой к Лебедю! Разорят экономику, понимаешь...
– Как пить дать, - кивнул Немцов.
– Будут на "Кадиллаках" да "Линкольнах" ездить, вместо "Волг". Россия-мамка этого не выдержит.
– Как бог свят, не выдержит.
– Ельцин зевнул и несколько раз мелко перекрестил ротовую полость.
– Ну ладно, ты иди, а мне почивать пора.
Глава 28
Доктор Угол пукнул в угол...
Это не тот был доктор Угол, о котором вы сейчас подумали. Не тот беспечный паренек, актеришко, который когда-то обретался на телевидении в качестве неизвестно кого, и от которого разило приторным запахом жидкой каки каждый раз, когда он появляется на экране. Не тот мальчишечка, который пованивал ежевечерне, полизывая жопы известным гражданам. Нет, это был совсем другой доктор Угол. Это был профессор Углов. Это был целый академик Углов! Святой поборник Егора Кузьмича Лигачева, неустанный борец с водкой и жидо-сионизмом. Неугомонный профессор, писавший когда-то книги о вреде кефира, ибо кефир содержит некий процент алкоголя. А алкоголем, как известно, сионо-жиды травят простодушный народ. Как видите, ничего не забыто...
Итак, доктор Угол пукнул в угол. Его мучили пенсия и понос. Жидо-сионизм обернулся жидким стулом, и не помогал даже кефир. Кефир ему прописали от дисбактериоза доктора. Ни хрена не помогало! Поэтому Углов усиленно ненавидел жидов. Он думал, что все они - евреи.
Когда-то давно, когда они еще были молодыми и страдали запорами, Углов с Лигачевым частенько выбирались к Лигачеву на дачу и, запасшись кваском, картами, рыбкой, зеленым лучком да еще
– А вот бы взять всю водку, да отменить, - рассуждал Лигачев.
– Жаль, что не я это сказал, потому что абсолютно мои слова говоришь, проникался Углов.
– Но я дополню: вот бы еще все пиво отменить! И кефир!
Оба сидели на очках и тужились. А перерывах между потугами (которые, как правило, ни к чему не приводили) хрустели лучком да запивали кваском.
Эх, где те стародавние времена, когда казалось, что победа так близка! Теперь только злющие проносные поносы, да вьюжные жидкостные метели, просвистывали внутренности стариков-разбойников. Где вы, твердые катыхи? Где вы, натужливые будни?..
Доктор Углов снова пустил ветры и решил позвонить в Петербург профессору Лебединскому. Они были старые друзья. Когда мальчонка Лебединский плыл на лодке рвать царский крейсер, пацанчик Углов крался вдоль стенки, чтобы разбомбить винные склады. Ему так сделать велел Ленин. А встретились они с вождем так...
Углов бежал по своим мальчишеским делам и вдруг уткнулся головой в чей-то живот. Надо ли говорить, что это был живот Ленина? Если не надо, то я не скажу. А если надо, то скажу: это был живот Ленина. Живот был круглый, вполне оформившийся, что для пятидесятилетнего мужика, каковым был Ленин, вовсе не удивительно. Живот был мягким, ибо Ленин никогда в зрелом возрасте не качал пресс. Только в молодости он качал, но тогда Углова еще не было на свете, а то бы он убился о твердый живот Ленина.И еще живот был довольно большим, потому что Ленин сам был мужчина крупный, рыжий да рябой, о чем в нашей книге уже говорилось, между прочим.
И здесь как раз необходимо открыть одну тайну Ленина, как профессионального революционера. Он часто ловил мальчонков "на живот". Видел бегущего по своим делам пацанчика и тут же в последний момент перегораживал ему дорогу брюшиной. Пацан толкался маленькой башкой в живот Ленину. Тут-то его Ленин и вербовал. Быстро окручивал, пользуясь неокрепшей и неустоявшейся психикой малого человека. Пара слов про прибавочную стоимость, пара - про материализм и эмпириокритицизм. И все - ребеночек завербован. Охмуренный идет взрывать арсенал, а проклятый рыжий педофил только руки поганые потирает. Пацанчика стреляет контра, а Ленин-вонь хвастается об этом вечером за чаем бабе своей Крупской, прозванной так за большую задницу кавалеристом Ворошиловым. Немало, немало детишек сгубил дедушка Ленин. Душегубец, одно слово.
...Углов внимательно (раскрыв рот) слушал наставления рыжего мужика. Но это так только казалось Ленину! На самом деле мальчишка считал оспины на рябом лице. Ленин закончил толкать речь и спросил:
– Понял правду?
Углов постеснялся сказать, что он не слушал, а насчитал на страшенной роже Ленина 83 оспинки (не считая только самых малюсеньких). Стеснительный мальчик просто кивнул, мол, понял. Но на всякий случай переспросил:
– А что делать-то надо?
– Для победы пролетариата?
– хитро прищурился Ленин.