Подлеморье. Книга 1
Шрифт:
Цицик услышала имя отца, взглянула на девчат огромными ярко-синими глазами и, лукаво улыбнувшись, сказала:
— Конфета ваша хочет?.. Я давайла вам гостинца!
Девушка легко вскочила на ноги. Она была высока, словно тополек. Кажется, всем-всем желают ее яркие глаза счастья. Сунула Цицик за пазуху халата свою белоснежную, сверкающую золотом и драгоценными камнями руку, вынула оттуда целую пригоршню длинных, с бумажными кисточками конфет.
— Берите, шибка сладка конфета… бери гостинца… — упрашивает Цицик девчат.
Наконец
— А не раскорежит от такой штуки? Ха-ха-ха!
Алганай с Тудыпкой-приказчиком давнишние друзья. Хитрый богач приехал к своему тале в Онгокон не с пустыми руками. Привез ему жирного барана, роскошную шапку из черной выдры и большую флягу крепкой араки.
— Спасибо, дядя Алганай, не забываешь меня! — умильно ухмыляется Тудыпка. — Кругом не люди, зверье… Ах, Алганай, трудненько становится нашему брату.
— Ничо, Тудып-нойон [44] , у тебя ума хватает! Скоро сам будешь купцом, ха-ха-ха!
44
Нойон — начальник.
— О бурхан. Где дядя Алганай пройдет, там нам, молокососам, делать нечего!
Выпили, посмеялись, закусили жирной бараниной.
— Эх, после рыбы-то как сахар! — хвалит Тудыпка сочную баранину.
— Ешь, Тудып-нойон, ишо привезем!
Алганай поцарапал голову и сморщился.
— С просьбой? — подмигнул приказчик.
— Пусти в Золотое Дно моих рыбаков.
Алганай положил на стол кучу денег. Тудыпка рассмеялся.
— Ох и деляга!
— Такой же, как и ты, мой нойон!
Оба посмеялись. Еще выпили и засобирались каждый по своим делам.
— Ой, стой! — вскрикнул приказчик.
— Что, нойон?
— Возьми талон с разрешением, а то наши парни с «Ку-ку» обдерут тебя.
— A-а, спасибо, нойон! — кланяется Алганай приказчику.
— Вон твоя Ленка, — Вера толкнула в бок Устинью и кивнула на нарядную красавицу в бурятской одежде.
Устинья растерянно остановилась, посмотрела и покачала головой.
— Не-не, девонька, не она… Ишь как холодно зрит на меня… Не-е…
Вдруг девушка вскочила на ноги и, радостно говоря на бурятском языке, подскочила к толстому дядьке, вышедшему из дома приказчика.
Устинья побледнела, затряслась и со стоном выговорила:
— Алганай… ты?..
— Я Алганай. Однако ты Устька Третьяк?
— Неужели это… моя Ленка?! А?.. — маленькие черные глаза Устиньи лихорадочно горят и щупают нарядную девушку, которая спряталась за Алганая и испуганно выглядывает оттуда.
— Батюшки!.. Царица небесная!.. — шепчет старуха, протягивая трясущиеся руки к Цицик. — Доченька!.. Кровинушка моя!..
— Бабай, она сумасшедшая! — испуганно
— Дай обниму, кровинушку свою! — тянется Устинья к ней.
Цицик оттолкнула от себя старуху и кинулась к лодке.
— Э-э! Устька, чужой товар не хватай! — Алганай быстро пошел к берегу, где его поджидали гребцы. А Цицик, опрометью вскочив в сетовку, неистово закричала:
— Бабай, она тебя укусит! Иди скорей! Иди же, тебе говорят! Иди!.. Иди!.. Она же сумасшедшая!
Устинья с вытянутыми руками, раскосматившаяся, подбежала к воде и не может глаз отвести от своей Ленки. Лодка быстро удаляется, а ее Ленка нежно гладит блестящие прямые волосы Алганая.
Устинья взвыла и упала на песок.
…Недоволен Лозовский капитаном Сердягой. Уж больно много шуму за последнее время в Онгоконе. Поэтому и вызвал он Сердягу в Баргузин, чтоб узнать толком, что произошло.
— …Леший капнул этого зловредного поджигателя Третьяка, взял да утоп…
— Так, — Лозовский сердито застучал карандашом по столу. — А ты, капитан, не слышал… может, Лобанов подбивал Третьяка на поджог, а?
— Ни!
— Вот тебе и «ни»! И надо же!.. Оба на подбор!.. Растудыка такой же… слепой! — Лозовский тяжело вздохнул. — И как мне вас раскачать?.. Как втолковать вам, ослам, чтоб вы, а не они… верховодили в Курбулике! — Лозовский заговорил мягко: — Поезжай! Разнюхай!.. Любой ценой… может, придется и подпоить, и подкупить… хоть несколько слов… что именно Лобанов агитировал Третьяка… Понимаешь… Лобанова… только Лобанова… раньше всех Лобанова… надо зацепить покрепче… чтоб юридически можно было обосновать обвинение… Понимаешь? А без этого его на суде в калошу не посадишь… нет! Это черт с головой!
…Подвода уже подъезжала к Устью, а ее пассажир все еще спал. У самой околицы деревушки левое переднее колесо повозки попало в глубокий ухаб, за ним последовало и заднее, а тут, как на грех, кто-то выронил чурку дров на правую колею, которая помогла телеге перевернуться.
Сердяга вывалился из повозки и стукнулся об дерево.
От боли сморщился, сел и опухшими глазами обвел вокруг себя.
— Кто меня вздумал бить?! А?! — поднялся он на ямщика.
— Сам стукнулся. Чево ревешь-то.
Сердяга поднялся и по привычке замахнулся на мужика, но тот, видать, не промах — снопом свалился Сердяга в кусты. Долго там барахтался и злобно материл баргузинских мужиков и ихних шустрых баб.
В одурманенной многодневной пьянкой голове капитана наконец шевельнулась мысль: «Против силы не попрешь».
Кое-как выкарабкался он на дорогу и, раскачиваясь, подошел к ямщику, который приготовился к схватке.
— Но, паря, на этот раз я так лягну, что не подымешься! — предупредил тот пассажира.