Подлинная жизнь Лолиты. Похищение одиннадцатилетней Салли Хорнер и роман Набокова, который потряс мир

Вайнман Capa

Несколькими абзацами выше параллель между Гумбертом и Фрэнком Ласаллем прослеживается еще отчетливее: «Еще на днях мы с тобой читали в газете какую-то белиберду о каком-то нарушителе нравственности, который признался, что преступил закон, проведенный Манном, и перевез прехорошенькую девятилетнюю девочку из штата в штат с безнравственной целью, — не знаю, что он под этим подразумевал. Долорес, душка моя! Тебе не девять, а скоро тринадцать, и я бы не советовал тебе видеть в себе маленькую белую рабыню… Я твой отец, и я говорю человеческим языком, и я люблю тебя».

В опубликованном в 2005 году эссе о взаимосвязи «Лолиты» и истории Салли Хорнер набоковед Александр Долинин указал {163} на то что Набоков мошенничает с хронологией дела. Путешествие через всю страну

в «Лолите» начинается в 1947 году, за год до похищения Салли Хорнер. Салли в то время как раз исполнилось девять, ей шел десятый год — то есть ровно столько, сколько ей исполнилось по словам Гумберта, а не столько, сколько было Салли на самом деле, когда ее похитил Ласалль. По мнению Долинина, совершенно очевидно, что «юридическая формула, которую использует [Гумберт Гумберт], а также упоминание о том, что он-то, в отличие от Ласалля, действительно отец Лолиты, не оставляет никаких сомнений, что этот отрывок — ссылка на газетные заметки 1950-го…» Иными словами, в тексте романа содержится косвенное доказательство того, что Набоков в марте 1950 года действительно читал о Салли Хорнер, а не вставил ее историю в роман задним числом, через несколько лет после событий.

163

Набоковед Александр Долинин указал: «Whatever Happened to Sally Horner?», Times Literary Supplement, 9 сентября 2005 года.

Чтобы сбить читателя со следа — а может, просто позабавиться, — Набоков наделяет чертами Ласалля других персонажей. Муж Долорес и отец ее ребенка, Дик Скиллер, работает механиком. У Вивиан Дамор-Блок (анаграмма имени Владимир Набоков) «ястребиный профиль» — выражение, позаимствованное из описания Ласалля: в марте 1950 года в газетах упоминали, что у него «ястребиный профиль». Долинин также подчеркивает, что «флорентийские грудки» и «флорентийские ладони» столько же относятся к настоящему имени Салли Хорнер — Флоренс, — сколько к Боттичелли.

Салли провела в неволе двадцать один месяц, с июня 1948 по март 1950 года. Отношения Лолиты и Гумберта Гумберта продолжаются двадцать один месяц, когда они оседают в Бердслее, где Гумберт осознает, что уже не имеет прежнего влияния на девочку. Он опасается, что Долорес рассказала правду об их связи с «отчимом» школьной подруге Моне. И что теперь она лелеет «тайную мысль, что, может быть, Мона права, и ей, сиротке Долорес удалось бы меня выдать полиции без того, чтобы самой понести кару».

То, что Долорес, возможно, призналась во всем Моне, перекликается с тем, что Салли рассказала о том, как ее насилует Фрэнк Ласалль, сперва безымянной школьной подружке, а потом Рут Джаниш. Салли удается избавиться от Ласалля благодаря звонку домой; так и Долорес тайком звонит кому-то после ссоры с Гумбертом, а потом сообщает: «Принято большое решение». Сбегает она только через месяц, однако замыслу уже дан ход.

Ну и наконец, в заключительной главе «Лолиты» Гумберт Гумберт признается, что «приговорил бы себя к тридцати пяти годам тюрьмы за растление и оправдал бы себя в остальном». Точь-в-точь приговор, который вынесли Фрэнку Ласаллю.

ДЕВЯТНАДЦАТЬ.

Выстроить жизнь заново

Салли Хорнер было всего-навсего одиннадцать лет и два месяца, когда Фрэнк Ласалль умыкнул ее из Кэмдена. А домой она вернулась за две недели до своего тринадцатилетия (Салли родилась 18 апреля). «Уехала совсем девчонкой {164} , — пробормотала Элла в день, когда наконец воссоединилась с дочерью, — а теперь почти взрослая девушка». Салли повидала Америку, узнала, что на свете полным-полно мест, непохожих на Кэмден. Ей пришлось повзрослеть самым мучительным образом: она испытала такое, что и захочешь — не забудешь.

164

«Уехала совсем девчонкой»: Camden Courier-Tost, 1 апреля 1950 года, с. 2.

Неизвестно, как родные отметили ее праздник, поскольку никого уже нет в живых (за исключением племянницы Салли, Дианы, которой тогда был год и восемь месяцев). Возможно, ответ получится отыскать в минутной видеозаписи, которую сделал зять

Салли, Эл Панаро, во время семейной поездки в зоопарк Филадельфии {165} . Это единственные сохранившиеся кадры с Салли.

Салли одета по-весеннему: на ней тот же костюм, в котором она прилетела из Калифорнии и появилась в суде в тот день, когда Фрэнк Ласалль признал себя виновным в похищении. Ее сестра Сьюзен в белом или кремовом пальто, светлой блузке и темной юбке; на Диане розовый костюмчик из двух предметов.

165

Во время семейной поездки в зоопарк Филадельфии: видеозапись предоставлена Дианой Чиеминго.

Салли, понурив плечи, идет за Сьюзен. На некоторых кадрах везет племянницу в коляске с белой ручкой. Салли двигается медленно, нерешительно, однако неясно, действительно ли она так двигалась или виновата замедленная съемка.

На крупном плане Салли наклонила голову набок. Во взгляде читается неуверенность, словно ей еще неловко появляться на публике. И словно даже с родными, с теми, кто ее любит, она по-прежнему осторожничает.

В камеру она не посмотрела ни разу.

Салли понемногу привыкала жить с родными — и в Кэмдене, и вообще, — но еще предстояло решить несколько неотложных вопросов. Ее похитили в самом конце шестого класса; осенью же она должна была пойти в восьмой класс средней школы имени Клары С. Берроу, и ей не терпелось начать все с чистого листа. В неволе Салли тоже училась, но каждый день, проведенный с Фрэнком Ласаллем, все силы ее были направлены на то, чтобы выжить: ей некогда было задумываться о том, кем она хочет стать, когда вырастет. Теперь же Салли была свободна и могла задуматься о собственных желаниях, о своем будущем. «Она твердо знает, чего хочет {166} , — сказала надзирательница центра заключения несовершеннолетних в Сан-Хосе через несколько дней после сенсационного спасения Салли. — Она мечтает стать врачом».

166

«Она твердо знает, чего хочет»: Philadelphia Inquirer, 29 марта 1950 года с. 3.

Тем временем Элла сидела без работы, и ей нужно было куда-то устроиться, чтобы прокормить не только себя, но и дочь которая, пусть и не по своей вине, теперь была куда более зрелой, чем обычная тринадцатилетняя девушка. И то, что Элла в разговоре с журналистами не раз повторила слова «что бы Салли ни натворила, я ее прощаю», указывает либо на неловкость из-за пережитого дочерью насилия, либо на непонимание ситуации.

В 1950 году еще не было слов, чтобы описать механизм или степень виктимизации Салли, учитывая, что насилием были и психологические манипуляции, а не только физическое принуждение. И что невинные на первый взгляд отношения отца и дочери маскировали постоянные изнасилования, о которых окружающие не подозревали. Пожалуй, Элла, которая и так выбивалась из сил, чтобы заработать денег, прокормить семью и заплатить за свет, не выдержала бы подробностей неволи Салли. И не сумела бы начать жизнь заново там, где никто не знал, что с ними случилось. Привычный позор они предпочли неизвестности.

Впрочем, Элла все же приняла к сведению совет Коэна и предложила Салли провести лето {167} 1950 года во Флоренсе у Панаро (а сама Элла осталась бы дома, в Кэмдене). Имена менять не стали, и о том, что произошло с Салли, не вспоминали десятки лет.

Летом 1950 года Салли Хорнер наконец-то осмелилась поверить, что она в безопасности. Она присматривала за Лианой, когда Сьюзен и Элу Панаро нужно было работать в теплице, а порой и сама ухаживала за цветами и пряными травами. На одной из семейных фотографий Салли в теплице рядом со Сьюзен; на девушке джинсы, белая рубашка и темная кофта, растрепанные волнистые волосы падают на лицо, рот приоткрыт: сестры о чем-то беседуют.

167

Предложила Салли провести лето: интервью с Элом Панаро, август 2014 года.