Подметный манифест
Шрифт:
– Возможно, мы договоримся, - сказала Тереза.
Вернувшись, она долго смотрела на свое маленькое, с таким трудом налаженное торговое хозяйство. Ей хотелось плакать над каждой ленточкой, над каждой пуговкой. Все эти мелочи, сперва казавшиеся ей нелепыми, как-то незаметно приросли к сердцу. Они спасли ее в трудное время - когда, похоронив музыку, Тереза начинала новую жизнь, приняв слова Архарова за приказ судьбы.
А теперь лавку приходилось бросать. Не зная, что после болезни Клаварош сделался тревожен и мнителен, Тереза полагала, что он не стал бы пугать зря -
Вот уж о чем не следовало вспоминать!
Векселя…
Непонятно почему и непонятно зачем он прислал ей векселя Мишеля. Чего добивался? Чтобы Мишель перестал беспокоиться о карточных долгах, и они вдвоем, успокоясь, жили счастливо? Как если бы он считал ее законной супругой графа Ховрина… не настолько же он глуп!
Или же умысел был куда хитрее - показать ей, с кем она по своей преступной глупости связалась? И тем отомстить за визит в олицейскую контору, когда она бросила на стол мешок с деньгами и убежала? Он же мог приказать, ему довольно было одного слова - ее бы задержали, не отпустили…
Он этого слова не сказал.
Так началось прощание Терезы Виллье с Москвой - началось внутренним спором с московским обер-полицмейстером. «Я не могла ничего сказать, потому что меня послали выпытывать у вас, сударь, как ведется охота на парижских картежников, - объяснила Тереза Архарову свое молчание.
– Немалые деньги были хорошим предлогом для такой беседы, моя благодарность переросла бы в ненавязчивые расспросы, и я вовремя бы поправила кружева на груди, показав гладкую смугловатую кожу. Вы же Бог весть что подумали… так для чего же вы послали мне те векселя?… Вы полагали, что с их помощью я смогу удержать в руках своего любовника?…»
Архаров, понятное дело, не отвечал.
«А теперь я уезжаю, - продолжала Тереза, - и никогда не узнаю, что это означало. И никогда не скажу вам, сударь, даже простого «благодарю», потому что мне просто стыдно смотреть вам в глаза, меня присылали к вам выведывать и вынюхивать, слава Господу, давшему мне тогда силы уйти…»
Вдруг вспомнился Левушка - как он, отдав векселя, уезжал по Ильинке, а она глядела вслед.
«Второго такого утра я не переживу, - сказала неизвестно кому Тереза.
– И ни одна женщина не пережила бы…»
В то утро начались дни, заполненные одним - прощанием с Мишелем. Он окончательно скрылся из жизни Терезы вместе со своим подозрительным приятелем. Проводив Левушку, вернувшись в лавку и не найдя там Мишеля, Тереза поняла: вот уж на сей раз - навеки.
Вплоть до осени она приучала себя к этому «навеки». Всю зиму она пребывала в пасмурном состоянии «навеки», и даже весна не обрадовала ее.
А коли так - чего еще ждать в Москве, где она не живет полноценной жизнью - где она лишь застряла, вот именно - застряла, хотя нужно было бежать сразу, не раздумывая! На следующий день после того,
И пусть бы осталось за спиной все вместе - и город, где на неведомом кладбище лежит сестра Мариэтта, и воспоминания, встающие поперек пути, стоит лишь подумать о чем-то новом и радостном.
Тереза решилась. И тут же выругала себя за промедление.
Прожив в России десять лет, Тереза знала, что тут зима - наилучшее время для путешествий. Сани быстро несутся от одной почтовой станции к другой, не подскакивая на ухабах, как дорожная карета, и никакой пыли, никакой слякоти, никаких луж, в которых колеса вязнут по ступицу. Сесть в сани, хорошенько закутаться, зажмуриться…
А через месяц открыть глаза и ахнуть - Париж!
Теперь же путешественницу ждут и пыль, и слякоть, и ухабы. Впрочем, так ей и надо…
Со всем пылом души Тереза взялась за сборы. Но не столько увязывала и укладывала вещи, сколько бегала к Лелуарше. Та, поняв, что бывшая соперница спешит, принялась, разумеется сбивать цену. А многое из товара сочла немодным и пригодным только для замоскворецких дьячих. Тереза и сама знала, что модные оттенки лент устаревают с неслыханной быстротой, она и сама бы не отделала себе чепец ленточкой, залежавшейся с лета и даже с осени. Но Лелуарша еще и новую блажь придумала - принялась врать, будто дорогой товар ей тоже без надобности, он слишком долго ждет своего покупателя, у нее самой такого добра полно, что не знаешь, как его с рук сбыть.
Тереза растерялась.
До сих пор она вела свои дела, не слишком ссорясь с товарками. Те француженки, что поселились на Ильинке, подругами не были, но по-приятельски забегали в гости полакомиться конфектами или крендельками, выпить вина, закусить бисквитами. Теперь же из-под ангельской улыбки вылезла весьма хищная и зубастая мордочка. Слишком поздно Тереза догадалась, что Лелуарше нужно было лгать, лгать напропалую - изобрести причину, по которой надобно избавиться от части товара без суеты.
Будь она по натуре более склонна к коммерции, будь она хитрее - смогла бы, то наступая, то идя на попятный, договориться с Лелуаршей на своих условиях. Ведь и та была не в лучшем положении. Ведь и той предстоял, судя по всему, спешный отъезд. А в таких обстоятельств лучше брать с собой товар дорогой и много места не занимающий - вроде часов с эмалевой крышкой, на которой искусно изображено похищение Европы. И на фальшивые жалобы, будто бы эмали не в цене, Тереза могла бы возразить жестко: коли так, она сама спустит цену и продаст эти часы кому-то из постоянных своих покупательниц.
Но Терезу захватила мысль о побеге из Москвы, который странным образом увязался в голове с мыслью о музыке. Ей вдруг показалось, что в другом месте и в другое время года она вернет себе прежнее состояние души, давнее, девическое, главное же - покинуть Москву.
Наконец они с Лелуаршей пришли к соглашению и прозвучала цифра - за весь товар, что оставался в лавке, Тереза получит тысячу двести тридцать рублей. Она знала, что этого мало, что Лелуарша ее бесстыже надувает, но устала от торговли и согласилась.