Подмосковные вечера. История Вана Клиберна. Как человек и его музыка остановили холодную войну
Шрифт:
Если врачи отчитались своими докладами, то среди политиков начался ожесточенный торг. Вечером он продолжился, уже шепотом, у смертного одра, а затем снова в Кремле.
Утром четвертого марта к Сталину, казалось, вернулось сознание. Он указал на журнальную вырезку, фотографию маленькой девочки, которая из рожка кормила ягненка, а потом на себя. Хрущеву показалось, что «он попытался улыбнуться» [КМ, 149]. Молотов подумал, что это пример старческого самоуничижительного юмора [71] . Берия, который уже было начал давать выход накопившейся ненависти к Сталину, внезапно подбежал к нему, рухнул на колени и начал неистово целовать руку вождя. Затем, когда Хозяин снова потерял сознание, бросил на него взгляд, полный презрения и отвращения. Светлана, дочь Сталина, перехватила этот взгляд и подумала о том, какое же Берия чудовище. Когда-то он держал ее у себя на коленях. Сегодня она смотрела в его дряблое, болезненное лицо, «искаженное честолюбием, жестокостью, хитростью и жаждой власти… Это был великолепный современный тип лукавого царедворца, воплощение
71
Громыко А. А. Мемуары. – М.: Центрполиграф, 2015.
72
Аллилуева Светлана. 20 писем к другу. – М.: Книга, 1989.
Позже в тот же день состояние пациента снова ухудшилось. Ночью из камер Лубянки привезли троих «врачей-вредителей». «Кого из специалистов вы бы могли рекомендовать для лечения одного из наших самых уважаемых людей, который только что перенес инсульт?» – спросили их мучители [73] . Врачи предложили кандидатуры нескольких экспертов, которые находились в тюрьме, и отказали в доверии большинству из тех, кто находился у Сталина, как некомпетентным специалистам, тем самым поставив своих собеседников в щекотливое положение.
73
Rapoport Louis. Stalin’s War Against the Jews: The Doctors’ Plot and the Soviet Solution. – New York: Free Press, 1990. – P. 213.
в последний раз открыл глаза. Это был ужасный взгляд – то ли безумный, то ли гневный… Он вдруг поднял кверху левую руку – не то указал куда-то вверх, не то погрозил… Светлана подумала, что он их всех проклинает… А потом его не стало.
На следующее утро побледневшего Сталина вырвало кровью, его дыхание стало медленным и неглубоким. Берия бросился в кабинет Хозяина, открыл его сейф, начал искать документы, которые могли бы свидетельствовать против него и его приспешников. Как он и ожидал, многие из папок содержали доносы и свидетельства против него, Хрущева, Маленкова и других руководителей, в том числе протоколы их допросов с уже готовыми ответами. Берия начал последовательно уничтожать документы.
«Послушайте, бросьте это, пожалуйста, – сказал от двери Хрущев. – Умер же человек. Чего вы хотите? К жизни его не вернуть»
Незадолго до десяти часов вечера лицо Сталина снова исказилось, начались предсмертные спазмы удушья. Он в последний раз открыл глаза. Это был ужасный взгляд – то ли безумный, то ли гневный… Он вдруг поднял кверху левую руку – не то указал куда-то вверх, не то погрозил… Светлана подумала, что он их всех проклинает… А потом его не стало.
Появился какой-то огромный мужчина, стал ритмично нажимать на грудную клетку, чтобы вернуть дыхание. «Послушайте, бросьте это, пожалуйста, – сказал от двери Хрущев. – Умер же человек. Чего вы хотите? К жизни его не вернуть» [КМ, 151].
Лидеры выстроились парами, чтобы подойти к телу. Большинство из них плакали – даже те, чья жизнь была искалечена Сталиным. Лишь шедший первым Берия светился от радости.
Наступила тишина. Ее прервал только возглас Берии. С бесстыдной поспешностью он прокричал начальнику охраны: «Хрусталев, машину!» [74] «Поехал брать власть», – сказал Хрущеву Микоян [75] . Большой бизнесмен, как и многие из его армянских соотечественников, Микоян был известен среди руководителей своей редкой проницательностью. Остальные лидеры задержались лишь на мгновение, а затем все сразу бросились к двери.
74
Аллилуева Светлана. 20 писем к другу. – М.: Книга, 1989.
75
Цит. по: Микоян Анастас. Так было. – М.: ACT, 2000.
Через два дня, сразу после новостей, которые вышли в эфир в час ночи по московскому времени, радиоприемники, настроенные на Москву, издали странный звук, за которым последовал ровный гул. Вместо обычных ежечасных «Последних известий», утренней гимнастики и политинформаций заиграла траурная оркестровая музыка. Внезапно она прекратилась, и после паузы в эфире зазвонили колокола. Потом тишину нарушили парящие звуки государственного гимна СССР – им во время Второй мировой войны Сталин заменил «Интернационал».
Наконец зазвучал знакомый голос – тот самый голос, который приносил вести о военных победах [76] . Он дрожал от волнения. Перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина, мудрого вождя и учителя Коммунистической партии и советского народа – Иосифа Виссарионовича Сталина. Несмотря на тяжелый удар, все народы нашей страны еще теснее сплачиваются в великой братской семье под испытанным руководством Коммунистической партии… Правильность политики Коммунистической партии проверена десятилетиями борьбы… Народы Советского Союза под руководством партии уверенно идут
76
Это был голос Юрия Левитана. См. Zorza Victor. How Moscow Broke the News of Stalin’s Death // Guardian. – 1953. – March 7.
После обычных заклинаний о мире голос в заключение повторил старую формулу, с помощью которой сообщали о кончине правителей, с той только разницей, что место вечной династии в ней занимала Коммунистическая партия.
Это была неестественная семья. Семья, которая вознаграждала детей, если они делали себя сиротами, обвиняя своих родителей в вымышленных преступлениях. Семья с противоестественным отцом, который смотрел с заледеневших стен детских домов при трудовых лагерях, держа на руках маленькую девочку, чьи родители погибли в ходе террора под лозунгом «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство» [77] . Тем не менее многие из советских людей (а возможно, и большинство из них) считали, что миллионы арестованных при Сталине были в чем-то виновны. Они верили в это, потому что они любили Сталина, поклонялись ему и боялись его. Тридцать лет люди просыпались с его именем на устах, а их дети шли в школу, распевая песни, в которых восхвалялся Сталин. Его памятники возвышались на площадях и стояли перед административными зданиями. В каждом аэропорту, на каждом железнодорожном вокзале, на каждой автостанции, в каждой классной комнате стоял его бюст. Его портреты висели в каждом зале каждого музея и закрывали многоэтажные здания во время торжеств. Люди шли работать на завод или в колхоз, гордые тем, что он носит его имя, и возвращались домой на улицы, названные в его честь в городах, переименованных в его честь. Самый большой из всех этих городов назывался Сталинград. Во время худшей из всех войн он был залит кровью и чуть не погиб, отстаивая имя вождя, но все равно не сдался.
77
Tzouliadis Tim. The Forsaken. – London: Little, Brown, 2008. – P. 183.
Сталин привел этих людей к победе, и, даже когда он ужесточал страшный и необъяснимый террор, многие из его жертв умирали с его именем на устах. А теперь он ушел, и миллионы оплакивал «светоча коммунизма», «гениального вождя», «лидера всего прогрессивного человечества», человека, которого они считали Богом.
Трудно было представить себе, что такой человек умер от естественных причин. Поэтому поползли слухи о том, что со Сталиным покончили его заместители и врачи. Причины? Возможно, из-за того что, по слухам, у него существовал план выслать из Москвы евреев и начать новый виток террора. Возможно, из-за того что влиятельные фигуры в его окружении были обеспокоены тем, что вера Сталина в неизбежность войны с Западом накликает беду и это пророчество сбудется. Конечно, были и менее важные причины. Возраст и абсолютная власть сделали Сталина более опасным, чем когда бы то ни было. Всегда нетерпимый, он в последнее время стал также патологически подозрительным, нервным и непредсказуемым. «Пропащий я человек, – сказал он однажды Хрущеву и Микояну. – Никому не верю. Сам себе не верю» [KR, 307]. И пока он был жив, даже самые сильные фигуры в его окружении чувствовали себя, как говорил Хрущев, «временными людьми» [78] . А обвиненные в шпионаже Микоян и Молотов, жену которого Сталин отправил в ГУЛАГ, вообще были в шаге от смерти. Даже Берия ждал смертельного удара. Возможно, именно поэтому они боялись раньше времени звонить врачам, чтобы Хозяин не обвинил их в заговоре с целью его убийства. Возможно, они сознательно задержали врачей, чтобы ускорить его конец. Наконец, вполне может быть, что кто-то из них оказался достаточно смелым для того, чтобы добавить медленно действующий яд в легкое грузинское вино, которое пил Сталин.
78
Там же.
Предположения множились, но на устах у всех был другой, более актуальный для них вопрос. «Умер наш отец, – говорили люди. – Что же нам теперь делать?» [79]
Величайший пианист Советского Союза Святослав Рихтер, гастролировавший в Грузии, получил телеграмму, в которой от него требовали немедленно вернуться в Москву [80] . Были плохие погодные условия, обычные самолеты летели переполненными, и 37-летний Рихтер, который был довольно бесстрашен, но ненавидел летать, оказался один в самолете с сотнями похоронных венков, посланных в знак уважения диктатора с его родины – из Грузии. Вскоре после взлета разразилась буря, и траурный самолет был вынужден сесть на берегу Черного моря, в Сухуми. Здесь Рихтер провел бессонную ночь и только утром вылетел в Москву.
79
Владимир Ашкенази. Цит. по: Stuart Jeffries. Back in the USSR // Guardian. – 2002. – November 8.
80
Воспоминания Рихтера в Monsaingeon Bruno. Sviatoslav Richter: Notebooks and Conversations. – London: Faber and Faber, 2001. – P. 4–6; Bruno Monsaingeon’s 1998 film Richter; the Enigma.