Подмосковные вечера. История Вана Клиберна. Как человек и его музыка остановили холодную войну
Шрифт:
Радиация, этот невидимый киллер, похоронил начавшийся было атомный бум в толстостенном бетонном гробу. Взамен появились активисты всех мастей, которые оседлали своих любимых лошадок – чаще всего они проповедовали семейные ценности. В этом не было ничего удивительного: люди, столкнулись с угрозами, недоступными их пониманию, и решили, что безопасность начинается у себя дома. К социальным консерваторам, загонявшим американские семьи в дома, они же осажденные крепости, добавились защитники морали, своего рода крестоносцы, которые видели свое предназначение в том, чтобы сохранить основу нации перед лицом вражеского нашествия. В отличие от 1920-х годов, когда американцам многое позволялось, и 1930-х, когда правила бал экономическая депрессия, представители послевоенного поколения раньше остепенялись, заводили большие семьи и реже разводились. Американцам настоятельно рекомендовалось связывать себя узами брака до двадцати одного года; двадцать три – это уже «слишком поздно». Вступление в брак, рождение и воспитание большого числа детей стали считаться патриотическими обязанностями и доказательством гражданской ответственности. Отсюда следовало, что всякий другой образ жизни льет воду на мельницу врагов Америки, под которыми подразумевались «красные». Когда сексолог Альфред Кинси в своих публикациях рассказал
«Тем, кто участвует в актах откровенных извращений… не хватает эмоциональной стабильности нормальных людей…»
Особенно большое омерзение вызывал гомосексуализм. Официально считавшийся психическим расстройством гомосексуализм в период холодной войны стал рассматриваться как заразная социальная болезнь, которая угрожает безопасности страны и подрывает основы ее существования. Тон кампании задал Сенат США, который в 1950 году опубликовал материал под названием «Прием на работу в правительственные учреждения гомосексуалов и других сексуальных извращенцев». В докладе геи, добровольно вступившие в отношения между собой, приравнивались к насильникам-педофилам. «Тем, кто участвует в актах откровенных извращений, – заявляли авторы доклада, – не хватает эмоциональной стабильности нормальных людей… Один гомосексуалист может опозорить все правительственное учреждение» [116] . На фоне того, что в США тысячи людей теряли свои рабочие места, в стране развернулась «охота» на геев – такая же лютая, как «охота» на «красных». В сознании прокуроров, которые заставляли тех, кто признавал собственные «извращения», называть своих «пособников», эти два вида «охоты» были почти неразличимы. Агенты ФБР в штатском прочесывали национальные парки и кинотеатры, бары и рестораны, выявляя «гомосексуалистов» среди одиноких и доверчивых людей – только в Вашингтоне за год было арестовано около тысячи человек. Циничное «молчаливое поколение» времен президента Эйзенхауэра попустительствовало этим гонениям либо в лучшем случае удивленно поднимало брови в духе любимого жеста актера Хамфри Богарта. Те самые люди, которых в детстве учили, что русские – их союзники, а японцы и немцы – враги, в подростковом возрасте узнавали, что все обстоит с точностью до наоборот. Впрочем, большинство из них держало нос по ветру и не обращало внимания на эти противоречия. Давление же на тех, кто не смирился с таким положением дел, продолжало нарастать.
116
May Elaine Tyler. Homeward Bound: American Families in the Cold War Era. – New York: Basic, 1999. – Р. 95.
Весной 1955 года Ван влюбился в грациозную высокую брюнетку из Техаса, которую звали Донна Сандерс [117] . Они впервые встретились за полтора года до этого, в день начала занятий в Джульярде. Донна, честолюбивая молодая певица, к тому времени победила в одном из конкурсов варьете-шоу «Артур Годфри – открыватель талантов» на канале CBS [ТМ1]. Сразу после окончания средней школы она получила стипендию для дальнейшего образования. Вскоре Сандерс, вошедшая в круг друзей Вана, получила вместе с молодой Ширли Маклейн эпизодическую роль в мюзикле Роджерса и Хаммерстайна «Я и Джульетта», который начал идти на Бродвее.
117
Описание отношений и замечания Донны можно найти в ее интервью Серелл Хиллман из журнала Time; см. [SH].
На этот раз Ван увез Донну к себе. Их отношения были неровными, потому что он часто уезжал на гастроли и потому что, как она вскоре поняла, для него на первом месте был рояль. К тому времени он съехал от Спайсеров и временно проживал в небольших апартаментах на одиннадцатом этаже отеля Buckingham [118] . Донна вспоминала, что, готовясь к концерту, «он засовывал телефон под кровать и выключал его, чтобы на несколько дней совершенно отключиться от мира». Были у него и другие странности. Например, он так берег свои руки, что никогда не носил никаких колец, опасаясь, что они повредят пальцы. Он также боялся готовить еду, потому что мог обжечься. Но самым странным в его поведении было то, что «Ван впадал в депрессию всякий раз, когда приближался день его рождения. Он объяснял мне это так, что ему страшно перерасти себя и перестать быть вундеркиндом».
118
В личном деле Вана в Джульярде приведен его адрес: Buckingham Hotel, 101 West Fifty-Seventh Street, Apt 1104; судя по интервью, Ван переехал туда весной 1955 года.
Время от времени Ван и Донна ходили в театр или в Metropolitan Opera. Однажды они с друзьями поехали в Palisades Park, популярный парк развлечений. Он располагался в штате Нью-Джерси на утесе над Гудзоном, откуда открывался вид на Манхэттен. Вана уговорили прокатиться на американских горках. Пианист вышел из вагончика совершенно зеленым, страшно ругался и обещал, что это было в последний раз. Иногда они вместе ходили в баптистскую церковь «Голгофа». Там Ван уже стал всеобщим любимцем – его ценили за то, что он мастерски исполнял старые евангельские песнопения во время репетиций хора [VCL, 71]. При этом он закатывал глаза, его руки летали вверх и вниз по клавиатурам органа, извлекая яркие тремоло и исключительно пышные аккорды, но при появлении пресвитера музыка почти умолкала, а Ван вел себя тихо, как монахиня. Поскольку Ван и Донна оба были южанами и истовыми баптистами, их отношения никогда не выходили за пределы легких любовных ласк. Формально их ничто не связывало, поэтому, когда Ван уехал на лето домой в Техас, а Донна стала выступать в представлениях «Арабские ночи» в театрике Jones Beach Marine на Лонг-Айленде, эти отношения быстро завершились. Правда, он ей об этом так и не сообщил, но к тому времени, когда Ван вернулся в Нью-Йорк, Донна уже была помолвлена с актером из ее театральной труппы.
После разрыва с Донной задачу утешения Вана взяла на себя ее соседка по комнате Джин Хифнер (сопрано), дерзкая зеленоглазая двадцатилетняя блондинка [119] . Они
119
В [SH] есть ее интервью Хиллман.
В один прекрасный день накануне выпуска из Джульярда на Джин накинулась местная сплетница. «Бедная Донна, – заявила девушка. – А ты знаешь, что Ван – “голубой”?» Джин отказывалась в это верить. Из того, что она видела, можно было сделать только один вывод: Ван – типичный американский парень. Но чем больше она размышляла об истории Вана и Донны, тем больше убеждалась в том, что конец их отношениям положила Рилдия Би. Кстати, во время холодной войны властные и чрезмерно заботливые матери также стали целями для атак: их обвиняли в социальных преступлениях, объединенных общим названием «мамизм» (momism). Психологи как научный факт преподносили положение, что такие матери не дают своим сыновьям формировать нормальные отношения с женщинами и превращают их в женоподобные создания – чем, конечно, толкают их к коммунистической идеологии.
Ван, который любил женщин страстно, но платонически, никогда особенно не рассказывал о своих чувствах друзьям – даже тем, которым он доверял.
Владимир Горовиц как-то саркастически заметил, что существует три типа пианистов: пианисты-евреи, пианисты-геи и плохие пианисты. К этому надо добавить, что существовали также еврейские пианисты-геи, как тот же Горовиц, которого после расставания с женой Вандой, дочерью легендарного дирижера Артуро Тосканини, нередко видели в компаниях полуобнаженных мужчин на скандально известных голливудских вечеринках Джорджа Кьюкора. На самом деле в 1950-е, десятилетие страха и самодовольства, когда в стране царили ценности «среднего класса», музыкальный мир Америки представлял собой очень сплоченный анклав, в котором было немало гомосексуалистов. Не была исключением и Джульярдская школа, декан которой, Марк Шубарт, также был геем [120] Геями были Джимми Мэтис и Джон Браунинг. Джинин Довиз только играла роль «бороды», то есть подруги скрытого гея. Некоторые другие девушки также имели гомосексуальные наклонности, и при этом они должны были вести себя еще более скрытно, чем мужчины: ведь последние обменивались слухами только внутри своего круга и редко делились такой информацией с посторонними – если вообще когда-нибудь делились. Ван, который любил женщин страстно, но платонически, никогда особенно не рассказывал о своих чувствах друзьям – даже тем, которым он доверял. Тем не менее отношения внутри семьи и с внешним миром строились по-разному. Он не проявлял себя – и не только потому, что не хотел подвергать себя опасности. На самом деле Ван был воспитанным человеком из традиционной семьи с американского Юга, поэтому он никогда и не мечтал о том, чтобы проявить свою сексуальность – тем более, вводя в замешательство других. Безусловно, для него было лучше оставить свои чувства при себе. В конце концов, какими бы ни были психологические последствия такого поведения, в них не было ничего удивительного – это бремя тяготеет над многими.
120
Swayne Steve. Orpheus in Manhattan: William Schuman and the Shaping of America’s Musical Life. – New York: Oxford University Press, 2011.-P.62.
В 1955 году издание The Juilliard Review привело данные о зарплатах музыкантов, которым посчастливилось получить работу на полный рабочий день [121] . Это было отрезвляющее чтение. Несколько сотен энергичных исполнителей, работавших в кино, получили в среднем по 8677 долларов в год на человека. Несколько тысяч других музыкантов, играя в разъездных танцевальных оркестрах, заработали в среднем около 6000 долларов. Эти вершины далеко отстояли от зарплат людей (а их было 2671 человек), которые работали в симфонических оркестрах: они приносили домой в среднем по 1980 долларов в год. Хуже оплачивались только опера и балет: средняя зарплата там колебалась около 1000 долларов, и, хотя ведущие мастера получали гораздо больше, это всего лишь означало, что большинство музыкантов зарабатывало гораздо меньше.
121
The Economic Situation of the Performer. Цит. no: Olmstead Andrea. Juilliard: A History. – Urbana: University of Illinois Press, 1999. – P. 164.
Если судить по этому показателю, то дела у Вана шли хорошо. Он стал первым американским пианистом, для которого в CAMI просили за концерт «от 1000 долларов» [VCL, 68]. В результате за свой первый полностью рабочий год Ван получил «грязными» 19 000 долларов. Комиссионные, путевые расходы и затраты на рекламу снижали эту цифру до 150 долларов в неделю. Тем не менее с помощью своих родителей [122] он подписал договор аренды на трехкомнатную квартиру в Osborne Apartment House, большом доходном доме, который находился в так называемом музыкальном квартале Нью-Йорка по адресу Западная 57-я улица, № 205. Огромный, похожий на грот вестибюль дома воплощал ренессансные мечты, какими они виделись во времена так называемого Позолоченного века, эпохи быстрого экономического роста США в 1870–1890 годах. Точнее говоря, строительство этого здания было завершено в 1885 году, так что через шесть лет его обитатели уже могли перейти через дорогу, чтобы посмотреть, как на открытии Carnegie Hall играет Чайковский. Несмотря на то что пышные мозаики и фрески поблекли и запылились, а из кранов бежала ржавая вода, здание продолжало оставаться популярным прибежищем актеров, писателей, художников и музыкантов, которые по достоинству оценивали его удобное расположение и 76-сантиметровые стены, глушившие любой шум.
122
VC-2159 (reel 33), интервью Вана Клиберна Питеру Розену, [TCU].