Подмосковные вечера. История Вана Клиберна. Как человек и его музыка остановили холодную войну
Шрифт:
Курировала конкурс Розали Левентритт, миниатюрная южная красавица с лучистыми сиренево-голубыми глазами, озорная и смешливая [98] . Просторные апартаменты Розали, расположенные в доме № 850 по Парк-авеню, стали неофициальной штаб-квартирой всех нью-йоркских музыкантов-«классиков». Конкурсанты должны были представить доказательства существования у них профессионального опыта. Принимала эти свидетельства яркая веселая девушка Наоми Графман, которая два года назад вышла замуж за победителя последнего конкурса, блестящего молодого пианиста Гэри Графмана. Вместе с Наоми сорок восемь пакетов с документами на очередной конкурс принимала дочь миссис Левентритт, также Розали, которая после замужества стала именоваться миссис Бернер. Большинство заявок состояло из нескольких листочков, напечатанных на машинке. Но не заявка Вана: Харви Клиберн собрал целый том – толстый, как телефонный справочник. Его обложку украшала фотография
98
Гэри Графман рисует яркий портрет этой главной красавицы нью-йоркского музыкального мира в своей работе «I Really Should Be Practicing». – Garden City, NY: Doubleday, 1981. – Р. 147–149.
99
Гэри и Наоми Графман, интервью автору книги, 21 августа 2014 года. Если не оговорено иное, все высказывания Графманов цитируются по этому интервью.
Ван подготовил тринадцать пьес, в том числе три концерта, и много занимался; чтобы выйти на пик формы, он сыграл один концерт в пользу колледжа Шривпорта, другой – для дома престарелых в Ривердэйле, третий – в баптистской церкви «Голгофа». Открытие фестиваля состоялось в зале Steinway Hall в присутствии всей американской музыкальной элиты. На церемонии доминировал во всех смыслах внушительный (рост 193 см) Артур Джадсон, основатель CBS, президент CAMI и менеджер Нью-Йоркского филармонического оркестра. Злые языки объясняли его неизменный румянец постоянными приступами ярости при работе с артистами. Наряду с Селлом и Серкиным в жюри работали дирижеры Димитрис Митропулос и Леонард Бернстайн, пианисты Надя Рейзенберг, Леопольд Маннес и Юджин Истомин. Председателем был Абрам Чазинс [100] , строгий, но одаренный музыкальный директор WQXR, радиостанции New York Times.
100
Пианист и композитор с удовольствием вспоминал этот эпизод в [VCL, 24–27]. Конкурс состоялся в марте 1954 года, хотя Чазинс пишет, что он проходил осенью.
Ван с растрепанными волосами совершенно очаровал Наоми Графман. Он был так высок и настолько худ, что выглядел еще выше. «И даже не еврей! – удивилась она. – Как странно видеть ковбоя за фортепиано…» Но размышления об укротителе мустангов у Наоми исчезли в тот момент, когда Ван заиграл…
Потом ее мужу позвонил Серкин.
– Ты должен прийти на финал, – сразу взял он быка за рога. – Там есть один замечательный парень, чудесный, невероятно талантливый парень. Его Лист, Шопен, Шуман – это просто великолепно.
– А Моцарта он играет? – уточнил Графман. Чистый «классик» в круглых очках, он недолюбливал Чайковского и Рахманинова, называя их «суматошными русскими».
– С этим у него не очень, – признался Серкин. – Но он такой большой талант…
Перед началом Ван позвонил своим друзьям-бапти-стам из «Голгофы»:
– Не забудьте помолиться за меня, ладно? Когда я знаю, что вы молитесь, мне легче играть… [101]
Финалы проходили в Town Hall на Западной 43-й улице. В последние годы дискуссии на конкурсе стали настолько горячими, что судьи буквально набрасывались друг на друга. Так, однажды Серкин, который был ростом 190 см, схватил за грудки польского пианиста Мечислава Хоршовски и серьезно его встряхнул (невысокий – менее 150 см – музыкант тогда разменял седьмой десяток лет своей 101-летней жизни). На данном конкурсе то ли из страха повторения раздоров, то ли просто для удобства прослушивания членов жюри разместили в разных местах зала и обязали сообщать свое мнение в письменной форме.
101
Там же, 60.
Ван сыграл концерт Чайковского – сыграл технически безупречно, трепетно, выразительно, текуче и напевно. В последней части его игра напоминала русские горки в тот момент, когда поезд возвращается домой. «Он действительно любит музыку, любит играть и любит свою игру, – отметил Бернстайн. – Это что-то настоящее и свежее» [102] . Перед тем как отпустить Вана, судьи спросили его, сможет ли он сыграть Концерт си-бемоль Брамса, который
102
– Прошу меня понять, – тихо, но твердо произнес Ван. – Почти всю прошлую неделю я проболел. Будет несправедливо – не только в отношении меня, но, что гораздо важнее, в отношении этого великого произведения, терпения и целостности жюри, если я попытаюсь сыграть Брамса. Может быть, вы позволите мне сыграть что-нибудь еще? [103]
…Сыграл он… так же отважно и благородно, как и раньше. У судей отвисли челюсти, и они едва не завизжали от удовольствия.
103
Он сыграл Двенадцатую Венгерскую рапсодию Листа, старую вещь, которую исполнял еще когда поступал в класс Розины. Но сыграл он ее так же отважно и благородно, как и раньше. У судей отвисли челюсти, и они едва не завизжали от удовольствия. После окончания прослушивания Ван остался сидеть за роялем в ожидании указаний. Подождав минуту, он сказал с сильным техасским акцентом: «Вы не возражаете, если я пойду выпью стакан воды?» [104] По крайней мере, так его понял Гэри Графман. Пока Вана не было, члены жюри яростно строчили что-то в протоколах. Наоми увидела, что Артур Джадсон выронил листок бумаги, и подобрала его. «Не в этом году, – прочитала она записку, написанную тонким, как паутина, почерком. – Может быть, в следующий раз…» Мнения других судей разделились. Случилось так, что ведущий противник Вана оказался новичком из класса Розины. Это был Джон Браунинг, отличавшийся напористой и вдумчивой игрой. Его элегантный и консервативный стиль был ближе к манере Джинин Довиз, чем к игре Джимми Мэтиса. Браунинг в конце концов разрушил техасскую троицу – это случилось после того, как у него завязались постоянные отношения с Довиз. На конкурсе Браунинг играл хорошо – может быть, даже слишком хорошо. Но на фоне грандиозного, проникновенного исполнения Вана его игра выглядела чересчур гладкой и безжизненной.
104
Graff man Gary. I Really Should Be Practicing». – Garden City, NY: Doubleday, 1981. – P. 150.
В конце концов Ван не дождался решения жюри, ушел домой к Спайсерам и сел у телефона [105] . Наконец раздался звонок. «Поздравляю!! – без предисловий прокричал Билл Джадд. – Артур Джадсон только что вернулся в офис. Говорит, все проголосовали за тебя». Иными словами, даже упрямый Джадсон не стал дуть против ветра.
– Хейзел, Хейзел, я выиграл, я выиграл! – Ван вбежал в гостиную, схватил в охапку хозяйку и стал прыгать так, что, казалось, еще чуть-чуть – и он проломит пол. – Ну разве это не прекрасно? Одевайся, пошли ужинать!
105
Описания взяты из [SH; VCL, 61–62]; Wallace Robert К. A Century of Music-Making: The Lives of Josef and Rosina Lhevinne. – Bloomington: Indiana University Press, 1976. – P. 271.
– Ван, ты бы лучше девушку пригласил, – попыталась возразить Хейзел.
– Так, ты собираешься, – не слушал ее Ван, – а я звоню Розине. – Он начал набирать номер своей учительницы, но потом остановился. – Нет, нехорошо получается. Пойду ей расскажу. – Он схватил свое пальто с оторванными пуговицами и выбежал из дома, крикнув Хейзел, чтобы она его ждала.
Ван несколько раз настойчиво позвонил в дверь дома № 185 по Клермонт-авеню, рядом с Джульярдской школой. Когда Розина открыла, Ван ворвался в ее крошечную квартиру, чуть не сбив хозяйку с ног.
– Дорогая, я победил! Дорогая, я выиграл! – кричал он, кружа с ней по комнате… Наконец оба успокоились и стали звонить в Килгор родителям Вана.
После разговора с Килгором Ван упал на диван и обхватил голову руками.
– Ой, какая ответственность, – простонал он. – Какая ужасная ответственность! – Ван словно предвидел будущее, в котором его всегда будут осуждать за этот успех… – Ну, я пошел!
На обратном пути он сделал крюк, чтобы зайти в больницу к органисту «Голгофы» Клиффорду Такеру и подбодрить его свежими новостями. К тому времени, как Ван вернулся домой, была уже глубокая ночь, но он все равно потащил Хейзел в заведение под названием Asti, расположенное в квартале Гринвич-Виллидж. Это было место постоянных сборищ музыкантов, где они играли, когда хотели, и платили за еду, когда могли. Здесь он уже успел очаровать эпатажного владельца Адольфо Мариани, а официант отказался принести ему счет. «Какой же он хороший мальчик», – подумала миссис Спайсер, с любовью глядя на Вана, снова летавшего над инструментом…