Поднять на смех!

Коллектив авторов

— Молодец, Камалов! — услышал он голос секретаря райкома. — Только что узнали о пуске водопровода. Теперь уж приеду точно. Подготовь помещение на пятьдесят шесть человек. Привезу к тебе животноводов всего района для обмена опытом. Составь доклад о том, как вам всего за полгода удалось вдвое увеличить надои и полностью механизировать ферму. Да смотри, не ударь в грязь лицом: из Уфы приедут корреспонденты газет, радио и телевидения.

— Вот и милости просим! — молодецки гаркнул Камалов. — Мы секретов не таим, и от того, чтобы поделиться своим передовым опытом, еще никогда не отказывались. Встретим, как родных!..

КОГДА СОЛНЦЕ ВСХОДИТ

Асамбика, эх, Асамбика… Невеста моя, нежная, как майская заря, Асамбика, которую я любил целых три года и еще два с половиной месяца, выходит замуж. Не за меня, а за этого… Ну, разве сыщется хоть мало-мальски уважающий себя мужчина, носящий на голове шапку, который смог бы вынести подобное унижение?

Вот и я всю ночь не смыкал глаз. Первый раз в жизни закурил. Впервые за десять лет почистил и

смазал ружье. Наточил нож, с которым три года назад ходил на медведя. Ружье и нож — это самое меньшее, на что могут рассчитывать они оба, он и она. Если рука дрогнет и я промахнусь или ружье даст осечку, святое дело мести довершит нож. Да разразит меня гром небесный, если я изменю принятому решению.

А вот и солнце всходит… Эх, Асамбика, эх… На нее моя рука, конечно, не поднимется. Да она наверняка и не виновата во всей этой истории: злодей, наобещавший ей с три короба, сбил ее с пути истинного. Ну, и сам я тоже хорош: стал опаздывать на свидания, а на последнее и вовсе не явился, мерзавец. Вот она и охладела ко мне. Или, хуже того, решила проучить меня за такое хамство. Горе мне, недостойному, горе, не исцеляемое запоздалым раскаянием!

Всходит солнце и золотится в приозерном густом ивняке, и лучи его прыгают с волны на волну… Живи, Асамбика… Но что касается этого негодяя Кавыя, то уж тут дело решенное. Прикончить соблазнителя — самое меньшее, чего он заслуживает. Первая пуля — ему, вторая — мне. Настоящий мужчина умирает красиво.

Солнце всходит и уже пригревает. Петухи проснулись. Никогда почему-то не замечал, как хороши эти голубые дали лесов, горы в голубой дымке, живые струи реки… И только я уже не буду завтра осязать эту красоту, только мне суждено подвести черту, не отведав полной мерой из упоительной чаши бытия. Мне и Кавыю… Так я решил. Да, я так решил — и точка. Впрочем, если взвесить трезво, кто такой этот Кавый? Просто парень, как и я, — руки, ноги и все прочее. И разве сама Асамбика не дала бы ему от ворот поворот, если бы он был ей неприятен? И, по совести сказать, как бы я поступил, будь я на месте Кавыя?

Ну, хорошо, ладно… Виноват ли Кавый или еще больше виноват я сам, беспечно позволив ему завладеть сердцем Асамбики, не все ли равно? Главное — вырвать Асамбику из его хищных лап. Ну, скажем, посулить кое-кому из друзей щедрое угощение, договориться с покладистым таксистом и умыкнуть ее. Это, черт побери, самое меньшее, на что я имею право по заветам дедов и прадедов! Ведь, можно сказать, и Кавый умыкнул у меня Асамбику, — так будем квиты!

Умыться, а то солнышко начинает припекать…

Итак, на чем мы остановились? Асамбику пощадить, Кавыя помиловать, но свадьбу сорвать посредством умыкания невесты… Хм… Ну, а если Асамбика опять сбежит от меня к Кавыю? Тогда позор на мою голову! Хорош мужчина, от которого женщина спасается бегством… Во-вторых, нам, умыкателям, могут просто-напросто навешать фонарей. И мне, конечно, в первую очередь. И в-третьих, меня, ясное дело, отдадут под суд. В общем, славные перспективы для передового механизатора…

Вах, вах… И это называется торжеством мстителя. Кажется, наши благородные предки излишне погорячились со своими священными заветами… Что же остается? Пожалуй, только одно: расстроить или, на худой конец, омрачить свадьбу. Уж на это-то, надо полагать, я имею право?! Значит, так: напою заранее четверых-пятерых приятелей, после чего они проникают на пиршество и опрокидывают один за другим праздничные столы. На полу винегрет из бутылок и закусок, а между гостями и моими орлами разгорается сеча. Пусть так! В конце концов какая приличная свадьба обходится без потасовки?.. Да, пожалуй, это будет хотя и самым деликатным, но все же достаточно горьким возмездием для коварной изменницы и ее подлого сообщника.

Решено… Пора идти созывать орлов. Запомнится кое-кому эта свадьба!.. Ну, запомнится, а что потом? Разумеется, моя роль в этой заварухе быстро обнаружится, и я навсегда покрою свое имя презрением односельчан. Да и в самом деле, благородством от такой затеи не пахнет. Экс-жених чужими руками вымещает свою бессильную злобу на ни в чем не повинных свадебных гостях… Бр-р! И, кстати, еще вопрос: пойдут ли мои приятели на такое дерзкое и рискованное предприятие?..

А солнце-то всходит, свадьба-то близится… Что же делать? Может, пойти сейчас к председателю колхоза: так, мол, и так, надо бы срочно послать Кавыя в командировку за коленчатыми валами. Или за этими, как их… да все равно за чем. А пока его нет, я подкатываюсь к Асамбике и цепляю ее на буксир… Да нет, не выйдет: председатель спит и видит, как бы всех нас переженить поскорее, чтобы в город не удрали…

Эх, Асамбика, Асамбика, и задала же ты мне проблему! Утолить жажду мести, сохранив при этом свое доброе имя… А почему, собственно, я должен демонстрировать по поводу чужой свадьбы досаду и гнев? Не лучше ли выказать, наоборот, радость и удовольствие? Как в песне: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло…» Взять да и преподнести молодым самый богатый свадебный подарок да и погулять на свадьбе самым веселым весельчаком… Уж в этом-то мне никто помешать не сможет!.. Итак, поскорее в магазин за подарком, и пусть разразит меня гром небесный, если я изменю принятому решению!

Перевод с татарского В. Александрова.

МИХАИЛ ХОНИНОВ

ХАВАЛ-БАХВАЛ

Не

надо кормить его мраморным мясом И чаем калмыцким не надо поить, Лишь дайте Хавалу похвастаться «классом»: Из всех положений по цели палить! Тому, кто бывает на наших дорогах, Придется по вкусу сравненье мое. Чтоб стало доступным оно и для многих, Скажу, что хавал — по-калмыцки ружье. Теперь о ружье не скажу я ни слова, Оно, безусловно, достойно похвал… Хавал-человек — вот рассказа основа, Калмыцкий хавал — это русских бахвал. Не надо кормить его мраморным мясом И чаем калмыцким не надо поить, Лишь дайте Хавалу похвастаться «классом»: Из всех положений словами палить! Весной за неделю до сеноуборки Летит он к начальству с докладом своим, Что, дескать, лиманы, луга и пригорки С великим старанием скошены им. И, стоя весной на трибуне районной, Он ставит отарам скирду за скирдой: На несколько зим этот корм припасенный Сто тысяч овец обеспечит едой… Зимою в степи, словно бес окаянный, Проносится ветер хмельного хмельней, Кочует по ветру шурган [7] ураганный, И дикий табун белогривых коней. И рвется к Хавалу шурган белогривый — Спросить у Хавала, где сена скирды. Но только весною Хавал говорливый, Зимою он в рот набирает воды… Шурган, не стесняясь, владенья Хавала За несколько дней и ночей обошел, Но сена в скирдах у Хавала-бахвала Шурган, как ни бился, нигде не нашел. На пятые сутки метель утомилась… В правленье по снегу пришли чабаны: «Весной, председатель, ты сеном хвалился, Но чем нам отары кормить до весны?..» Прозвали Хавала хавалом недаром, Не медлил с ответом, нашелся, шельмец: «На что камышовые крыши кошарам? Снимайте камыш и кормите овец!..» Зима беспощаднее волчьей потравы Овец у Хавала разит наповал… Но вновь по весне расстилаются травы, И снова их косит… с трибуны Хавал!

7

Шурган — буран, метелица (калмыцк.).

САЙГАК-ПРЫГУН

Сайгаку-прыгуну стать первым лестно, С вершины наплевать на всех ему. Ему бы лишь занять повыше место, Он места не уступит никому. Как только он курган в степи приметит, К нему несется ветром и, взлетев, Навек занять под солнцем место метит, — И вот уже он царь, начальник, лев! Теперь он там — над всем сайгачьим стадом. Рога навстречу братьям повернул, Чтоб ни один с вершины не столкнул. …Ему давно бы стадо за собою Вести туда, где травы-малахит, А он стоит, кивая головою, Как будто речь с трибуны говорит… Любителю занять повыше место Печальный уготован был удел: Откуда ни возьмись владыка местный — Орел на самозванца налетел! Тут наш рогаль — вожак сайгачий — Почувствовал удар и в тот же миг Слетел с кургана, как футбольный мячик, И где-то под вершиною затих… Очнулся он тогда, когда светило Всходило над вершиной, где вчера Его слепая гордость возносила, Не давшая ни чести, ни добра. Опущены рога, как меч сраженный, И рядом — никого и ничего, Стоит рогаль, безмолвьем окруженный, — Сородичи покинули его. Обида запеклась в глазах печальных, Остался он один на целый мир: Без подчиненных — выскочка-начальник, Без армии — бездарный командир…