Подозреваемый
Шрифт:
Джулиана забегает на шаг вперед:
– Но ведь это не единственная причина, по которой тебя арестовали?
– Нет. Запись телефонных звонков показывает, что она звонила мне в офис в тот вечер, когда была убита.
– Ты с ней говорил?
– Нет. Я был у Джока. Именно тогда он рассказал мне о… ты знаешь о чем.
– А кто ей ответил?
– Не знаю. Мина рано ушла домой.
Я опускаю глаза под ее взглядом.
– Они разыскали жалобу на сексуальные домогательства. Они думают, что у меня с ней была
– Но она забрала жалобу.
Джулиана отодвигает чашку и встает. Я чувствую некоторое облегчение, потому что ее взгляд больше не прикован ко мне. Даже не глядя на Джулиану, я точно знаю, где она: у французского окна, смотрит на отражение человека, сидящего за столом, которого, как она думала, она знает.
– Ты мне сказал, что был с Джоком. Сказал, что выпивал. Я знала, что ты лжешь. Я знала все это время.
– Я действительно напился, но не с Джоком.
– А с кем? – Ее вопрос краток, резок и прям. В этом вся Джулиана – порывистая и прямая в разговоре.
– Я провел ночь с Элизой Веласко.
– Ты с ней спал?
– Да.
– Ты спал с проституткой?
– Она больше не проститутка.
– Ты пользовался презервативом?
– Послушай, Джулиана… Она не занимается проституцией уже несколько лет.
– ТЫ ПОЛЬЗОВАЛСЯ ПРЕЗЕРВАТИВОМ? – Она тщательно выговаривает каждое слово, стоя надо мной. Ее глаза полны слез.
– Нет.
В свой удар она вкладывает всю силу. Я заваливаюсь набок, держась за щеку. Во рту у меня вкус крови, в ушах стоит тонкий звон.
Рука Джулианы лежит у меня на колене. Ее голос нежен:
– Я слишком сильно тебя ударила? Я просто не умею драться.
– Все в порядке, – успокаиваю я ее.
Она снова бьет меня, на этот раз еще сильнее. Я падаю на колени и вижу перед глазами блестящий паркет.
– Ты эгоистичный, глупый, бесхребетный лживый ублюдок! – Она трясет рукой от боли.
Теперь я неподвижная мишень. Она колотит меня кулаком по спине и кричит:
– Проститутка! Без презерватива! А потом ты пришел домой и спал со мной!
– Нет! Прошу тебя! Ты не понимаешь…
– Убирайся прочь! Ты здесь не нужен! Ты меня больше не увидишь. Ты больше не увидишь Чарли!
Я скорчился на полу, чувствуя себя жалким и несчастным. Она поворачивается и уходит через холл в прихожую. Я поднимаюсь и иду за ней, отчаянно желая увидеть хоть какой-нибудь знак, что это не все.
Я нахожу ее на коленях у елки с садовыми ножницами в руках. Она аккуратно срезала верхнюю треть дерева. Теперь оно похоже на большой зеленый абажур.
– Прости меня.
Она не отвечает.
– Пожалуйста, послушай.
– Зачем? Что ты собираешься мне сказать? Что ты меня любишь? Что она тебе безразлична? Что с ней ты спал, а со мной занимался любовью?
Вот почему так трудно спорить с Джулианой.
Теперь она плачет по-настоящему. Слезы текут по ее щекам, блестя на свету.
– Я совершил ошибку. Слова Джока о болезни Паркинсона прозвучали как смертный приговор. Все должно было измениться, все наши планы. Будущее. Знаю, я говорил иное. Но это неправда. Зачем давать мне жизнь, а потом посылать эту болезнь? Зачем давать мне вашу с Чарли красоту и радость, а затем забирать? Это все равно что показать, какой может быть жизнь, а в следующее мгновение сказать, что этого никогда не будет.
Я опускаюсь рядом с ней, мои колени почти касаются ее.
– Я не знал, как тебе сказать. Мне нужно было подумать. Я не мог говорить с друзьями или родителями, которые почувствовали бы жалость и стали бы подбадривать меня утешительными речами и мужественными улыбками. Поэтому я пошел к Элизе. Она чужая, но она также друг. С ней легко.
Джулиана вытирает щеки рукавом свитера и смотрит на камин.
– Я не собирался с ней спать. Так получилось. Если бы только я мог все изменить! Между нами ничего нет. Это была одна ночь.
– А Кэтрин Макбрайд? Ты спал с ней?
– Нет.
– Почему она решила пойти к тебе секретарем? С какой стати она рассчитывала получить эту работу после того, что нам устроила?
– Не знаю.
Джулиана смотрит на свою опухшую руку, затем на мою щеку.
– Чего ты хочешь, Джо? Хочешь стать свободным? Дело в этом? Ты хочешь остаться с этим один на один?
– Я не хочу тащить за собой тебя и Чарли.
Мой сентиментальный тон выводит ее из себя. В раздражении она сжимает кулаки.
– Почему ты все время напускаешь на себя этакий самоуверенный вид? Почему просто не признаешь, что тебе нужна помощь? Я знаю, что ты расстроен. Знаю, что устал. Так вот, еще одна новость: мы все расстроены и устали. Мне осточертело, что мной пренебрегают, что меня отталкивают. И я хочу, чтобы ты ушел.
– Но я люблю тебя.
– Уходи!
– А как же мы? Как же Чарли?
Она бросает на меня холодный, немигающий взгляд.
– Возможно, я все еще люблю тебя, Джо, но в настоящий момент я не могу тебя выносить.
4
Когда я, доехав на такси, стою с вещами на крыльце Джока, я испытываю то же чувство, что в первый день школы: покинутость. Ко мне возвращается прошлое во всей своей реальности: я стою на ступенях Чартерхауса, а отец обнимает меня и чувствует, как я плачу у него на груди. «Не при маме», – шепчет он. Поворачивается и говорит маме: «Не при мальчике», – а она утирает глаза.