Подводный саркофаг, или История никелированной совы
Шрифт:
На душе у него стало ещё тяжелее. К бывшему гебисту вернулись его обычные мысли о том, что весь мир ополчился против него и что все только и мечтают, чтобы он поскорее сдох. В тот вечер он купил у Кирьякова два стакана водки, что было явным перебором, и на следующий день не мог встать с матраца. По той же причине он всю ближайшую неделю так и не выбрался в Москву, хотя попасть "на блины" очень хотелось.
Он всё-таки побывал у Гришухина. Забытое ощущение домашнего уюта, нахлынувшее на него в квартире приятеля, вызвали в его душе тоску и новый, ещё более сильный приступ озлобления на весь мир. Жена и дочь Гришухина воротили от него
Эти встречи вносили некоторое разнообразие в монотонные будни отставного майора. Он даже почувствовал какой-то вкус к жизни, угаснувший было среди обгорелых стен, пустых водочных бутылок, тараканов и крыс. Теперь почти каждый вечер он отправлялся в подсобку к сантехникам, у которых имелся телефонный аппарат, и звонил Гришухину. Тот встречался с ним охотно - видно, тоже испытывал недостаток в дружеском общении, и захватывал с собой домашние бутерброды и выпечку. Однажды он вынес свои "почти новые" пиджак и куртку, объяснив, что ему самому они малы, а Силуянову должны подойти. Майор принял подарок скрепя сердце. Брать вещи он считал унизительным для себя, лучше бы он нашёл их на свалке. "До чего меня довели, до чего...
– горестно размышлял бывший гебист.
– Если бы двадцать лет назад мне сказали, что я буду побираться, как нищий, я бы не поверил... или сразу пустил себе пулю в голову..." Он взял и куртку, и пиджак. А потом ещё шарф и стоптанные ботинки, при этом заставляя себя улыбаться и говорить слова благодарности.
Раза два они побывали у каких-то гришухинских знакомых, где Силуянову удалось поесть вволю и выпить за чужой счёт. Но угрюмый майор, в отличие от общительного Вадима, с хозяевами сблизиться не мог и везде приходился не ко двору. От него спешили избавиться.
– Слушай, а давай-ка мы сходим ещё в одно место, - сказал однажды Гришухин.
– Вдова одного человека каждый год собирает его знакомых, вроде как почтить память. Будут угощение и выпивка. Он, кстати, тоже в комитете работал, только в другом отделе. Ты, наверно, его не знал. Дыбов.
– Дыбов?
– приятно удивился Силуянов.
– Контр-адмирал? Почему не знал? Я одно время даже работал с ним!
– Так и отлично!
– обрадовался Гришухин.
– Расскажешь об этом вдове. Сам-то я видел его пару раз всего, но, однако, меня приглашают регулярно... Значит, застолье будет в эту пятницу. Ты с утра не пей, побрейся, пиджак мой надень...
– Кого ты учишь!
В квартиру на Комсомольском проспекте они явились слишком рано. Приготовления к застолью только начинались, но кое-какие гости уже были: два тщедушного вида старичка, один из которых был в адмиральской форме и при всех орденах.
Женщина средних лет, как потом шепнул Гришухин - дочь хозяйки, - провела их в большую, старомодно обставленную комнату, где в кресле-каталке сидела вдова - очень располневшая пожилая дама с пухлыми перебинтованными ногами.
Вадим представил ей Силуянова.
– Зинаида Михайловна, - в свою очередь представилась она и с любезной улыбкой поинтересовалась у нового гостя, по какому ведомству он служил и помнит ли её мужа.
– Прошло уже двадцать лет, - старческим басовитым голосом говорила она, сокрушённо качая головой, - а я всё не могу смириться с его нелепой
– Она поднесла к глазам платочек.
Силуянов состроил скорбную физиономию и покосился на блюда с ветчиной и белой рыбой, которые домработница расставляла на столе. Он вдруг почувствовал, что ему до ужаса хочется отправить в рот кусок осетрины. Он не ел её уже сто лет.
– Вы Кирилла знали по службе во флоте?
– Нет, я работал с ним здесь, в Москве, в комитете, - ответил Силуянов.
– Очень порядочный был человек. После работы мы иногда заходили в буфет пропустить по рюмочке. В этом отношении он был...
Гришухин громко кашлянул в кулак
– Кирилл?
– изумилась вдова - Он ни капли в рот не брал!
– Конечно, не брал, - спохватился Силуянов.
– Я хотел сказать, мы с другими сослуживцами заходили в буфет, а сам он в этом отношении был человек непреклонный. Сам не пил, и другим не позволял...
Гости постепенно подтягивались. Это были большей частью морские офицеры с супругами и взрослыми детьми. Некоторые были при орденах. Каждый считал своим долгом сказать что-нибудь вдове о покойном или вспомнить о нём.
Наконец все собрались, но, вопреки ожидаю Силуянова, за стол сразу садиться не стали, а отправились в соседнюю комнату. Гришухин шепнул ему, что так здесь заведено. Вдова должна сказать своё прочувствованное слово о покойном муже.
Гости вошли туда вслед за креслом, толкаемом хозяйкиной дочерью. Величественно восседавшая Зинаида Михайловна сделала широкий приглашающий жест.
– Здесь как будто всё ещё витает его дух, и мне иногда кажется, что я чувствую его, - проговорила она дрожащим голосом.
– Как будто сам Кирилл сейчас войдёт и скажет: "Ну, здравствуй, Зинаида. Недурно я поплавал..."
Силуянов остановился у стены, разглядывая висевшие фотографии. Голос вдовы звучал мерно и торжественно, а Силуянов ловил ноздрями запах, идущий из кухни, и думал о запотевших бутылках с водкой и разложенных на блюде кусочках осетрины.
Неожиданно что-то его смутило. Он ощутил какое-то невнятное волнение. Он повертел головой, пытаясь понять, что же послужило тому причиной. Причина эта - он был уверен - должна была находиться здесь, в этой комнате.
Со всей возможной деликатностью он пробрался вперёд, оттеснив старичков, и оказался перед застеклёнными полками. На средней полке, на самом видном месте, стояла никелированная статуэтка совы.
Несколько минут майор не сводил с неё глаз. Его прошиб пот. Сам не замечая, что делает, он подошёл к самому шкафу и протянул руку к стеклу, словно норовя пощупать металл.
– Это особенно памятная мне вещь, - сказала вдова, увидев, что он заинтересовался статуэткой.
– Она сопровождала Кирилла в его последней роковой поездке...
Силуянов отдёрнул руку и отступил, весь дрожа. В шкафу находились ещё какие-то предметы. Хозяйка, польщённая его интересом, принялась рассказывать о каждом из них, но очень скоро утомилась. Дочь вывезла её из комнаты. За хозяйкой последовали гости. Силуянов, выходя последним, задержался в дверях.
Незаметно для остальных он остался в комнате, закрыл дверь и обернулся к шкафу. Несколько секунд он смотрел на сову. Это, безусловно, был андроповский передатчик. Мог ли он его не узнать, когда ему приходилось сотни раз брать его в руки!