Подземелье Иркаллы

Alexandra Catherine

Она медленно раскачивалась, наклоняясь все ниже. С пугающим безразличием наблюдала она за собой, будто со стороны. Ждала солнца, но его поглотила темь, она хотела взглянуть на приветливую лазурь небес, но увидела лишь грубую отстранённость туч.

И тогда, когда она решила прыгнуть в волны и уплыть за вечностью, неведомая сила потянула обратно. Будто издалека услышала она смутно знакомые голоса. Словно явились они из иной жизни, из иных веков.

На следующий день после знакомства с саардцами Акме почувствовала себя плохо. Её мучила боль во всём теле и всепоглощающая слабость. К вечеру жар усилился,

а утром она и вовсе не смогла подняться на ноги.

Саардцы завернули её в плащ, посадили перед коренастым и могучим добряком Катайром с наружностью головореза. В седле его коня и под одеждой было понапихано оружия столько, сколько едва ли мог унести простой смертный.

Всю дорогу боявшаяся его Августа громко расплакалась, когда увидела свою Сестрицу в его руках. Катайр же, отчаянно пытавшийся отказаться от порученного дела, с великим смятением глядел на свою чуть живую подопечную, не представляя, как прикоснуться к ней, как удобно и безболезненно усадить её.

— По-моему, они не жильцы? — из тумана слышала Акме, попеременно проваливавшаяся в мучительное забытье. — Еще три дня пути.

— Да кто ж их знает?.. напичкаем их запасами наших снадобий. А там как получится… Уж до Мирослава хотелось бы подарочек довезти.

— Подарочек-то потрёпанный. Боюсь, Мирославу придётся не по вкусу.

— Кто-нибудь себе возьмёт её. Меня удивил Сатаро. Он бежал от нас. Девка как будто бы красуня. Оправится от Кура да Коцита, так похорошеет!

— Все видели, что она вытворяла в Куре. Уж Мирослав любит интересные штучки. А эта — самая интересная.

— Ведьма… Сжечь её да дело с концом, пока бед она не натворила.

В разговор ледяным тоном вмешался Цере, предводитель, тем самым оборвав разговор:

— Отвезём их к Мирославу, а он пусть сам решает, что делать с ними. За самосуд я перережу вас самолично.

— Августа… — в страшной дрёме постанывала девушка.

— Здесь она, здесь… — пробормотал Катайр. — Ты спи…

— Лорен?.. Гаральд?..

— Нет здесь ни Лоренов, ни Гаральдов… Теперь мы с тобой…

— Лорен! — выдохнула Акме, слабо пытаясь высвободиться.

— Кто такой этот Лорен? — бросил один из саардцев Августе, но та безутешно рыдала без остановки и ничего не отвечала.

— Может, кто-нибудь из её спутников, погибших в Коците?..

— Ты его ещё встретишь, несчастная девонька… — грустно шептал Катайр. — Встретишь…

По утрам Акме приходила в себя, но по распоряжению Цере Августу к ней не подпускали, чтобы ребенок не заразился. Но порою Августа так плакала, что он холодно отворачивался, и девочка стремглав бежала к Акме, будто к родной матери, бросалась к ней на грудь и сидела, в неё уткнувшись, не поднимая головы. Акме же гладила её по волосам слабой рукой, тяжело дыша.

Сатаро очнулся лишь однажды. Он открыл глаза и первое, что сделал, — выругался, узнав своих.

— Ну здравствуй, дорогой друг! — фыркнул один из них. — Мы тебя уже похоронили!

— Ну уж нет… — пробубнил он, обвел всех тяжелым взглядом, и вновь погрузился в свой жар.

Мысли же девушки расплывались, будто листья на воде, встревоженные сильным ветром. Сквозь недомогание она вспоминала дядю, Орн, места, где играла девочкой, брата, давно погибших родителей. Вся та жизнь казалась

ей безвозвратно ушедшей и столь далекой, будто прожитой десятки лет назад. И чудилась она себе безнадёжно затерянной. Со всей отчётливостью видела она перед собой Гаральда, протягивающего ей сильную руку. Но, будучи вне себя от радости и облегчения, едва она тянулась к руке этой, чтобы подняться, рука растворялась туманом в утренней дымке и оборачивалась пустотой. Рядом была лишь одинокая и беспомощная Августа, взиравшая на Акме своими огромными чистыми глазами, будто на божество, и поверженный великан Сатаро.

По ночам вновь непроходимым лесом вставали перед нею коцитцы, и кровь капала с их губ и подбородков. В руках держали они страшные секиры да палицы, угрожающе ими покачивая. А среди толпы их виднелись высокие столбы с сожжёнными, на смерть замученными, изуродованными. Тогда Акме принималась кричать. Громко, пронзительно, с нотами первобытного ужаса в хриплом голосе. «Не хочу обратно в Кур! — отчаянно надрывалась она. — Лорен, сжалься! Не отдавай меня им! Аштариат! Аштариат! Аштариат!..»

Переполошившиеся от криков зараколахонцы лишь спросонья разводили руками. Слишком сильно лихорадка завладела ею. Безбожно рвала она душу её, терзала тело.

И видела Акме размытый силуэт аваларской Провидицы, и вновь слышала неземной голос её, столь же глубокий и таинственный, будто сотворение мира.

«Ты и теперь оставишь меня?» — слабо шептала Акме, настороженно разглядывая её светящееся лицо.

«Ты сильнее меня, — молвила та. — Ты сильнее всех. Лишь себя не в силах побороть. А ты постарайся! Оставь все, что было, забудь невзгоды свои и страх свой. Брату твоему ты нужна, ибо ты — мать Архея. В жилах твоих — сила его и жизнь. Вспомни о тех, кого любишь. За них стоит бороться. Так встань и иди дальше!».

И лишь тогда Акме просыпалась и тяжко оглядывалась. По началу она заставала бескрайние сочные луга, ярче изумрудов сверкавшие на милостивом солнце. Ныне же луга сменили каменистые бока скалистого бурелома. Узкие тропки извилистой опаловой лентою изрезали скалы. Порою путь их пролегал через тёмные леса, кишащие дикими плотоядными зверьми, но зараколахонцы отгоняли их кострами или факелами по ночам.

Если вечер заставал их в горах, Августа восторженно кричала Акме:

— Смотри, сестрица, какой закат!

Катайр, придерживая Акме, помогал ей выпрямиться, и тогда девушка зачарованно глядела на нежные аметистовые и родонитовые краски, разлившие по небу безмятежный огонь угасавшего дня. И мысли ее были все в том же беспорядке.

Акме почувствовала, что умирает, когда они уже второй день передвигались по тайной горной пещере. В этой глухой непроницаемой тьме силы покинули её. Еще громче звала она брата и Аштариат. Но не слышала она Провидицы более. На смену ей пришел другой голос.

Пустой и мертвый, он шептал ей неведомые молитвы. Ей чудилось, что лежит она на древнем обсидиановом алтаре, вокруг нее ветром шипят бесформенные тени, и вся она скована невидимыми кандалами да нерушимыми цепями. У ног её в агонии корчился сжигаемый бессилием Архей. Кто-то незнакомый и высокий склонялся над Акме и через рот вливал ей свою волю. А она всё давилась и давилась отвратительным пойлом, будучи не в силах ни сопротивляться, ни кричать.