Поединок с самим собой
Шрифт:
О, этот Медраса! За него сегодня болели больше всего. Еще бы! Медраса — мексиканец. И один из лучших скороходов мира. Все местные патриоты знали, что сегодня у их соотечественника, у их мексиканца, есть реальные шансы завоевать золотую медаль. А хозяева Олимпиады прекрасно сознавали хоть и горькую, но, к сожалению, истину: в других видах спорта шансов на золото у них мало.
Поэтому-то и бесились трибуны, когда на старте появился Медраса. Болельщики орали, выли, стреляли в небо.
Но чаще всего трибуны дружно скандировали одно слово:
— Ка-пи-тан!
—
— Ка-пи-тан!
Иностранцы — и спортсмены, и болельщики — переглядывались: «капитан»? Что за «капитан»?
Они не знали, что этим трибуны как бы напоминали полицейскому офицеру Мигуэлю Медрасе: не забудь, начальник полиции обещал тотчас присвоить тебе звание капитана. Если, конечно, ты придешь первым.
Марченко шагал тем же темпом, как на отборочных, в Пахкадзоре. Он знал: этот темп достаточно высок. И в то же время — привычен ему. Такой темп он выдержит все двадцать километров. Можно было бы и ускорить ход, но…
«А вдруг тогда не дотяну? Нет, нет…».
И жара к тому же. Непривычный сухой зной.
«Как в духовке, — подумал он. — Да, точно, как в духовке. Градусов тридцать пять. А то и все сорок».
Клочки мыслей не мешали ему стремительно двигаться. Руки и ноги, казалось, сами, без участия его воли, его сознания, делали свою привычную работу. Они мелькали, как шатуны: туда — обратно, туда — обратно.
Вскоре он передвинулся на седьмое место, потом на шестое…
«Давай, давай, «старичок», — иногда мысленно подстегивал он себя. — Это ведь твой последний… Последний, решительный…».
Да, о чем бы он ни думал, где-то в глубине он все время помнил: нынешняя Олимпиада — его последнее выступление. Все. Он свое сделал. Да, сделал.
Но хорошо бы на прощанье громко заявить всем, всему миру:
«Да, я ухожу. Тридцать четыре — это тридцать четыре.
Я еще не слаб. Но ухожу. Прощайте!».
Однако такое заявление по-настоящему прозвучит лишь с верхней ступеньки пьедестала.
Именно оттуда, с той сверкающей высоты, он мысленно скажет всем, всем, и главное, самому себе эти простые слова.
И, может быть, тогда будет не так больно оставить Большой спорт. Оставить навсегда…
А шоссе по-прежнему, как бесконечная река плыло под ним. Асфальт, казалось, дымился и плавился. Однако ноги все так же энергично отмеривали по этой пылающей дороге одну сотню метров за другой.
Маленькая белая шапочка с большим зеленым пластиковым козырьком должна была охранять голову от солнца. Но разве может такая легкая шапочка защитить от яростных лучей?! Они прошивали ее насквозь.
Мелькнул знак: «Восемь километров».
Марченко обошел еще одного соперника.
Впереди теперь оставались четверо. Четверо, во главе со Степаном Хмелюком.
И тут Марченко вдруг увидел…
Хмелюк уже не был лидером. Его окружили, захлестнули в «петлю». Три скорохода — двое французов и мексиканец Мигуэль Медраса — плотно «обложили» со всех сторон Хмелюка. Один оказался перед ним, двое — с боков.
Хмелюк очутился в плену. Эти трое теперь
И вырваться из такой «петли» совсем непросто. Очень даже непросто. Конечно, Хмелюк может замедлить ход и дать всем троим, всей «петле», уйти вперед. А потом догнать их и обойти. Но — попробуй… Отстать-то отстанешь, а догонишь ли?…
… А рвануться вперед, уйти из кольца Хмелюк не мог. Впереди загораживал ему дорогу Кендуль. А обойти этого крепыша-француза мешают двое других, справа и слева.
Да, «петля»…
Марченко еще немного нажал и пристроился сзади к этой группе.
Теперь их было пятеро: Хмелюк, окруженный со всех сторон тремя иноземцами, и чуть сзади — Марченко.
Так они и шли.
Темп был неплохой: он не давал остальным, отставшим достать пятерку лидеров. И все-таки этот темп был чуточку ниже того, каким должен был идти Хмелюк.
Чуточку послабее — в этом был весь секрет.
И Марченко сразу понял замысел соперников.
Все они знали: Хмелюк — претендент номер один. Основной конкурент в борьбе за золото. Главное — сдержать Хмелюка, не дать ему оторваться. И так, в «петле», повести его до восемнадцатого или даже девятнадцатого километра. А там — совершить рывок.
Кто самый быстрый — тот и победит.
О, это был хитрый расчет! Они прекрасно знали, что именно финиш — слабое место Хмелюка. Вернее, не слабое, он финиширует четко и даже «прибавляет» на финише. Но все-таки Хмелюк не из тех спортсменов, у которых на финише, словно чудом, вдруг вырастают крылья. И они, эти скороходы, после неимоверно трудного, изнурительного пути, измотанные, чуть не падающие от усталости, вдруг находят где-то в глубине своего существа какие-то скрытые резервы сил и резко увеличивают скорость.
Марченко шагал за этой четверкой.
«Ловко, — подумал он. — Да, эти французы и мексиканец — ребята не промах».
Так они и шли. Весь десятый километр. И одиннадцатый…
«А что?! — подумал Марченко. — Очень даже неплохо…».
Вообще-то говоря, все это было ему на руку. Сам Марченко всегда славился отличным финишем. Ну, что ж! Пусть они все так и идут. Да, так и идут. Тесной группкой.
А на финише — поборемся. Еще посмотрим кто кого.
Ноги его по-прежнему часто-часто мелькали над асфальтом. Он старался не глядеть на дорогу. Переводил глаза то на запыленные кусты, какие-то незнакомые, с мягкими длинными иглами, то на полицейских и солдат, через каждые сто метров расставленных вдоль всей трассы.
«Нет, — вдруг сообразил он. — Не годится».
Он четко представил себе — вот до финиша остался километр. И они пятеро. Что тогда?
Все рванут. Из последних сил.
Хмелюка надо сразу исключить. Он на затяжной рывок не способен. Значит?… Значит, останется он, Марченко, и против него — трое. Да, конечно, финиширует он неплохо. Но может ли поручиться, что обойдет всех троих? И Медрасу? Тот ведь блестяще финиширует…
«Поручиться?» — Марченко на ходу устало усмехнулся.